— А он ее?
— Тоже очень.
Звонок мобильника прервал внимание Наташи.
— Папы больше нет, — услышала в трубке голос сестры.
И молчание. Она не выключила телефон, онемела, оглохла, ослепла. На минуту-другую жизнь остановилась. Осталось только дыхание. Потом, потихоньку, сознание и слух возвратились к ней.
— У вас что-то случилось? — спросили соседки, остановив разговор на полуслове.
— У меня умер папа.
— Извините, примите…
— Ничего, ничего. Не обращайте на меня внимание.
Наташа стала думать и думать об отце. Вспоминала все, что вспоминалось: и хорошее, и не очень. Как он из небольшого донецкого городка ездил до войны поступать в институт в Москву. Ему казалось, что серебряная медаль, полученная в школе районного городка, открывает все двери. Провалился. Успел приехать в Харьков и поступил на исторический факультет. Это был 1940 год. А через год, в сентябре, добровольцем вместе с друзьями-однокурсниками ушел на фронт. Прямо под Москву, под зиму 41 года. Раненого и обмороженного его привезли в госпиталь и спасли. А мама, Наташина бабушка, получила похоронку и оглохла.
Потом, он в Кремле получал один из первых орденов «Красной звезды». Тогда им первым, вручал «дедушка» Калинин. Михаил Иванович.
Найдя бабушку в эвакуации в далеком мордовском городишке Можга, увидел, что она его не узнала. Поэтому от лица сослуживца сказал, что Леня жив. Вошедшая в комнату сестра, воскликнула: «Мама, так это Леня!» Бабушка потеряла сознание. Вот так, женщины ждали своих сыновей с фронта.
Потом опять университет. Затем семья и все заботы, связанные с нею. Зарплаты преподавателя не хватало, и приходилось подрабатывать везде. А времени на диссертацию все не хватало. Только, когда уже были внуки, в 60 лет он стал, наконец, кандидатом наук. Очень гордился. Отношения с женой, Наташиной и Лидиной мамой оставляли желать лучшего. Поэтому всю свою любовь он отдавал девчонкам. Правда, Наташа оказалась ближе по духу, по интересам, по предпочтениям.
В молодости много путешествовал: обошел с рюкзаком Крым и Кавказ. А когда силы стали покидать, засел за книги и журналы, до которых все «руки не доходили». Старался не обременять. Когда остался один, стал сам готовить, стирать, убирать и делал это тщательно. Очень любил, когда внуки и дочки обедали у него и хвалили.
Наташа поймала себя на том, что сразу стала думать об отце в прошедшем времени.
17
У Лиды, конечно же, опять были материальные трудности. Но слава богу, денег у Наташи хватило на все. Даже у Вити не перехватила.
Какая-то соседка настойчиво советовала пригласить священника.
— Он не верующий, — отмахивались они.
— Прибудет к Господу, поймет и станет верующим, — не успокаивалась старушка.
Какого Бога призывать: у них в крови были католики, православные, иудеи и, даже, давным-давно один китаец.
— Пойдите в церковь, поставьте свечку — Бог спасает от страданий.
— Нет, бабушка, — прервал Витя, — Бог не спасает от страданий, он их только разделяет с нами.
— И то правда.
Все успели вовремя. И к похоронам все приготовили, и поминальный стол. В три руки. Прибежала помочь Татьяна. Приглашать особенно некого. Все, с кем он служил, ушли раньше. Пришло несколько человек из института, немного соседей и несколько знакомых девочек.
Видимо, за поминальным столом разговоры почти всегда об одном и том же: об умершем, о загробной жизни или ее отсутствии, о Боге, о необходимости религии или наоборот. В общем, все как у всех. Наташа, глядя на Лиду, вспомнила, как одна пожилая женщина ей говорила: «Запомните, в самом отчаяном горе люди, все равно, остаются сами собой».
С одной стороны, уход родителей — естественная вещь. С другой — сам факт расставания навсегда очень болезненный. Но все-таки он прожил 80 достойных лет. Ему было за что себя уважать.
Наташе вспомнилось: когда-то давно, еще работая в институте, ее поразила одна сотрудница, которая, потеряв в одно мгновение взрослую, красивую, успешную дочь, сказала: «Господи, спасибо, что ты подарил мне 30 лет счастья».
Откуда в такие минуты такая мудрость?
Как всегда в этих случаях, пожилая соседка сказала: «Его душа здесь будет еще 9 дней».
— А что такое душа? — спросила Жанна. И не получив ответа, продолжала, — мне кажется, это воспитанное чувство самоуважения, чести, достоинства, гордости, терпения, снисхождения.
— Ой, только не гордыня — это грех.
— А какая разница между гордостью и гордыней? — не унималась племянница.
— Как быстро проходит время, — начал философствовать Валентин, — хотя впрочем, все в жизни проходит, — и помолчав, добавил, — быстро.
— Бог его знает, может и вечность скоротечна, — продолжил мудрствовать Витя.
Потом пошли воспоминания (только хорошие). Каждый считал нужным что-нибудь рассказать. Пусть совсем небольшой случай из жизни папы, но обязательно рассказать. Поминки, как ничто другое, располагает к разговорам о Боге и душе.
Наташа вспомнила посещение католического храма. Она присела отдохнуть. Просто зашла в католическую церковь и присела. Службы не было. Еще несколько человек сидели, может, молились, а может, про себя исповедовались. Наташа очень быстро почувствовала физическое облегчение. Прошла усталость, но главное, появилось почти осязаемое чувство душевной комфортности. Глаза смотрели вперед, на алтарь, потом взгляд поднялся вверх. Там — красивые, уходящие вверх своды, а не купол, с ликом Христа.
— Вот почему, — осенило ее, — мне не хочется долго находиться в православном Храме. Он давит. А легкие католические своды давали душе подняться.
Она слышала когда-то, что католическая вера не так требовательна, как православная. Но говорить об этом в нашей стране, где одни православные соборы, было глупо и бестактно. То есть, кто не верит, тому все равно, а кто верит — обидится.
Наташа не слышала предыдущий разговор, но обратила внимание на тот момент, когда Валентин разглагольствовал с жаром.
— Бог со своей любовью самоутверждается нашей ненавистью, нашим хамством, жадностью и завистью.
— Ну, безапелляционность, как у молодого, — подумала Наташа.
— А на востоке считается, что Бог — это время, — вторила Лида.
— Кто бы мне объяснил, что общего между церковью, религией и Богом, — опять разговорился Валентин.
— Я только знаю, что религия для души, а не для тела, — продолжала диалог Лида, — ею соблазняли сердце и душу.
— А теперь тело? — съехидничал Витя.
— Перестань, — успокоила его Наташа, — не время сейчас.
— Да что мы все о Боге, давайте о жизни, — не послушал он мать, — нормальная жизнь не богоугодное заведение.
— Тетя Наташа, вы любите разговаривать с немыми?
