Июль был на исходе, когда до 2-й армии дошло трагическое известие: 20-го числа был убит генерал Кульнев, Гродненский полк которого входил в состав 1-го отдельного корпуса графа Витгенштейна, прикрывавшего Петербургское направление. Разбив противника под Клястицами, Яков Петрович увлекся преследованием отступающих французов, его отряд далеко оторвался от главных сил, наткнулся на многочисленного неприятеля и вынужден был отступить.
«Сила ломила все. При невозможности дальнейшего сопротивления, Кульнев спешил перевести отряд на правый берег Дриссы, привел его в порядок и продолжал отступление. Претерпенная неудача поразила его. Он сошел с лошади и молча следовал за отрядом, когда французское ядро оторвало ему обе ноги выше колен. Он упал и испустил дух, не произнеся ни слова. Верные сподвижники отнесли тело Кульнева в русский лагерь…
О кончине Кульнева был рассказ, что пораженный смертельно, он сорвал с себя Георгиевский крест, говоря: „Возьмите! Пусть неприятель, увидя труп мой, почтет его трупом простого рядового солдата и не тщеславится гибелью русского генерала!“ Предание недостоверное, но оно дает настоящее понятие о Кульневе и его времени…
Когда в Москве получена была весть о смерти Кульнева, даже не знавшие его грустили об нем; многие служили панихиды по усопшем герое…»[197]
Знаменитая певица Сандунова неожиданно запела тогда на сцене Московской оперы: «„Слава, слава генералу Кульневу, положившему живот свой за Отечество!“ Голос ее задрожал, слезы брызнули у нее из глаз, зрители залились слезами, и — „Ура!“ смешалось с рыданиями»[198] .
Да, это был настоящий гусар!
Не случайно смерть Якова Петровича окружили легенды — в общественном сознании он до сих пор остается первым из русских генералов, павших в Двенадцатом году на полях чести. Однако это не так: 13 июля, за неделю до Кульнева, в бою под Островно был убит бригадный командир и шеф Рыльского пехотного полка генерал Окулов{86}. Он был первым.
Всего же в 1812 году были убиты или умерли от ран 16 русских генералов.
Упокой, Господи, души их в Царствии Своем!
В 1813 году в Санкт-Петербурге была издана брошюра, озаглавленная «Покушение Наполеона на Индию 1812 года, или Разговор двух офицеров российского и французского на аванпостах армий, с замечаниями и некоторыми приказами, отданными в французской армии». Автор скрыл свою фамилию за инициалами «ПЧ», что совсем неудивительно, ибо таковым являлся полковник Петр Чуйкевич{87}, управляющий Особенной канцелярией военного министра — то есть руководитель военной разведки.
В преамбуле значилось, что когда 16 августа 1812 года некий русский офицер был послан с письмом к маршалу Бертье, начальнику Генерального штаба французской армии, то на аванпостах он имел беседу с французским офицером. Вот маленький фрагмент этого разговора:
«
Звучит пророчески, хотя, конечно, написано постфактум. Между тем подобный диалог вполне мог произойти в августе 1812 года, и мы даже назовем имя этого русского офицера, с которым уже встречались и еще не раз встретимся на страницах нашего повествования. Это — флигель-адъютант, штабс-ротмистр Кавалергардского полка Михаил Орлов{88}, друг Дениса Давыдова.
В начале Отечественной войны он дважды был направлен в расположение французских войск: в первый раз — сопровождать министра полиции Балашова{89}, который сразу после вторжения неприятеля повез к Наполеону мирные предложения Александра I, и во второй — самостоятельно, чтобы узнать о судьбе генерал-майора Тучкова 3-го{90} , попавшего в плен 7 августа в бою у деревни Валутина Гора. В тот раз Орлов имел даже личную встречу с Наполеоном… Но главной задачей, которую выполнял кавалергард и в первую свою поездку, и во вторую, было осуществление разведывательной миссии.
Конечно, после доклада новому главнокомандующему — таковым за время его поездки стал генерал от инфантерии светлейший князь Голенищев-Кутузов, Орлов поспешил встретиться со своими однополчанами. В тот момент, по счастью, туда заглянул и Денис. Рассказ штабс-ротмистра все слушали очень внимательно, потом буквально завалили его вопросами. Одних волновала судьба плененного генерала — первого и одного из очень немногих русских военачальников, оказавшихся в руках неприятеля; других весьма интересовали подробности встречи с Наполеоном. Давыдов же выспрашивал о состоянии неприятельской армии — в частности, о том, как организовано снабжение наступающих французских корпусов, как охраняются их тылы и коммуникации.
Михаил отвечал, что обозам с продовольствием приходится преодолевать очень большие расстояния, что связь Наполеона с Парижем осуществляется посредством эстафет, а так как коммуникации растянуты на многие сотни километров, то должную их охрану обеспечить невозможно. Чтобы перерезать пути снабжения Великой армии, достаточно направить в ее тыл несколько «летучих» отрядов из гусар и казаков — и положение неприятельских войск сразу же резко ухудшится.
Нет сомнения, что Денису тогда вспоминалась Финляндия…
О том, что стало следствием этого разговора, генерал Михайловский-Данилевский, бывший в 1812 году штабс-капитаном Санкт-Петербургского ополчения и адъютантом Светлейшего, писал так:
«Подполковник Давыдов вызвался первый на партизанские действия в Главной армии, чему поводом было следующее обстоятельство: поручик Орлов, отправленный в Смоленск для получения сведений о пленном генерале Тучкове, возвратясь, рассказывал о беспорядках, совершавшихся в тылу французской армии. „Она походила на Ксерксовы толпы, — прибавил Орлов, — и с сотней казаков можно нанести неприятелю много бед“.
Услышав слова сии, Давыдов испросил у фельдмаршала отряд»[200] .
Особое внимание стоит обратить на слова «вызвался первый на партизанские действия в Главной армии». Главная армия — это 1-я и 2-я Западные армии, но ведь были еще и ныне фактически позабытые 3-я Обсервационная, и Дунайская армии, и несколько отдельных корпусов.
Сто лет тому назад, в 1912 году, русский историк писал: «Партизанская война в 1812 году, судя по новейшим архивным изысканиям, началась гораздо раньше, чем об этом обыкновенно думали до сих пор, и началась там, где ее меньше всего можно было ожидать, а именно — в Третьей Обсервационной армии генерала от кавалерии Тормасова, почти вслед за вступлением Наполеона в пределы России»[201].
Единственное, с чем тут нельзя согласиться, так это с тем, что партизанскую войну «меньше всего можно было ожидать» в 3-й армии. Напротив! Ведь в то самое время, когда войска 1-й и 2-й Западных армий отступали, 3-я армия нанесла противнику поражения под Кобрином и Брестом и, перейдя границу империи, вышла на территорию Варшавского герцогства. В июле 1812 года в честь побед этой армии в Санкт-Петербурге гремели артиллерийские салюты и били в колокола… Можно сказать, что именно там все и начиналось — но потом, за победами Главной армии — победами на главном направлении — это позабылось.
Есть и другие версии «первого партизана», отнюдь не лишенные основания.
