разве можно было найти покой в этом ужасном месте? Но, по крайней мере, тут не было сутолоки. Он сел, прижался лбом к влажным доскам и задумался о том, что делать дальше.
Настало время навестить могилу мученика в Пудуне, чтобы принести благодарность и тщательно обдумать следующие действия. Каждый Конфуцианец рано или поздно приходил на могилу, когда ему предстояло совершить какой-то важный шаг. Ее местонахождение являлось тайной, известной лишь Конфуцианцу, входящему в Договор Бивня, и, когда наступало время, он передавал ее своему последователю. Конфуцианец услышал громкое гудение возле головы, выбросил руку в сторону и поймал большую стрекозу. Ощущая, как в его ладонях бьется жизнь, он улыбнулся, а затем сунул насекомое в нагрудный карман рубашки и застегнул пуговицу.
«Хороший знак, — подумалось ему. — Очень хороший знак».
Он поднялся и вскоре уже влился в плотную толпу пешеходов, двигавшуюся по Бунду в направлении улицы Бэйцзин Лу. На углу он увидел писца, строчившего под диктовку неграмотного работяги. Видимо, тот решил послать письмо в родную деревню. Конфуцианец громко откашлялся. Писец поднял глаза на Конфуцианца и попытался прогнать его взмахом руки и смачным плевком под ноги.
Конфуцианец с трудом сдержал гнев. Писцы, как никто другой, должны были почитать конфуцианцев.
«И они будут! — пообещал он себе. — Кто как не конфуцианцы научили этих дебилов читать и писать?» Он запомнил лицо этого человека, наступил на плевок, чтобы втоптать проклятье в землю, и сказал:
— Очень скоро вас всех поставят на место. И это будет правильно.
Затем Конфуцианец развернулся и пошел по Бэйцзин Лу. Вскоре он увидел уличного портняжку, подошел к нему и сказал, что ему надо. Скрюченный человечек кивнул и достал длинную иглу с продетой в нее черной ниткой, но отдал ее Конфуцианцу лишь после того, как получил монету.
Вскоре после этого Конфуцианец вернулся на пристань и стал ждать какую-нибудь лодку, которая перевезла бы его на противоположный берег Хуанпу, в Пудун, где его подношения ждала могила мученика.
Сунув руку в нагрудный карман рубашки, он ухватил большим и указательным пальцем стрекозу и вытащил ее. Несколько секунд он смотрел, как радужные крылья насекомого трепещут в раскаленном воздухе шанхайского лета — сезона, который местные жители называли «тигриной жарой».
Затем Конфуцианец проткнул иглой живот насекомого, вытащил ее со стороны спины и протащил нитку, завязав на конце толстый узел. Стрекоза согнулась дугой от боли, и Конфуцианец разжал пальцы. Насекомое, почувствовав свободу, рванулось вверх, но нитка надежно удерживала ее. Снова и снова стрекоза пыталась улететь, и каждый раз у нее, конечно же, ничего не получалась. Наконец она, видимо, поняла, где теперь ее место, перестала рваться ввысь и принялась описывать круги над головой улыбавшегося Конфуцианца. Это было хорошо, очень хорошо.
Выбрав подходящую лодку, он забрался в нее, пролаял лодочнику команду, уселся и больше не обращал на него внимания, не сводя глаз с кружившей над ним стрекозы.
Оказавшись в Пудуне, он сначала направился на восток, а затем свернул на север. Два часа понадобилось ему для того, чтобы найти пять баньяновых деревьев[26], посаженных кругом, — таких огромных, что они были видны даже с берега реки. Корни деревьев, выпирающие из земли, образовали нечто вроде ограды, внутри которой находилась могила.
Это путешествие совершал каждый Конфуцианец со времен «боксерского» восстания, и каждый из них искал здесь совета и утешения.
Стрекоза сердито жужжала над его головой, а Конфуцианец свободной рукой раскапывал нижний край могилы. Наконец его пальцы нащупали то, что он искал. Он сдвинул в сторону рыхлую землю, вынул из ямки старую фотографию в рамке, осторожно стер с ее поверхности остатки земли.
С пожелтевшей фотографии на него смотрел молодой человек с большим родимым пятном на левой стороне лица. Если бы снимок был цветным, отметина была бы лиловой.
— Мы уже в пути. Мы готовы занять место, принадлежащее нам по праву, — проговорил Конфуцианец. — Мы все по достоинству ценим сделанное тобой много лет назад. Но на этот раз… — Он помолчал и посмотрел вверх на сердитую стрекозу, кружащую над его головой. — …Мы не проиграем.
Он продел иголку в ушко на верхней части рамки и снова засыпал фотографию землей — так, что теперь только стрекоза на ниточке, кружащая над могилой, обозначала место, где похоронен мученик.
Конфуцианец никогда не слышал о дневниках Ричарда Хордуна, но он непременно согласился бы со знаменитым опиоманом, который в своих записках предупреждал: «Когда крестьяне и ученые объединяются, это означает, что конец не за горами».
— Мы поднимемся как одна великая сила, — произнес он. — Нужен лишь лидер и конфуцианец, который станет направлять его руку.
Глава семнадцатая
ВТОРАЯ МИРОВАЯ
Было раннее утро 7 декабря 1941 года.
Японская подводная лодка была замечена при попытке войти в Пирл-Харбор. Затем наблюдатели увидели вторую субмарину.
Для тех, кто жил у излучины реки, важнее было то, что на следующий день Соединенные Штаты и Великобритания объявили войну Японии, а та в ответ объявила войну обоим этим государствам. Японские солдаты пересекли невидимые границы, отделявшие китайский Шанхай от иностранных сеттльментов, и, таким образом, целиком овладели городом.
Через сто один год после подписания позорного Нанкинского договора, создавшего нынешний Шанхай, город наконец оказался объединен под флагом азиатской державы. Японии.
Фань куэй проснулись от завывания сирен. Британская канонерка «Петрел», стоявшая в гавани, была объята пламенем, на борту американского судна «Уэйк» кишели синие рубашки японских солдат. Через несколько часов после бомбардировки Пирл-Харбора все иностранные дипломаты, проживавшие во Французской концессии, были посажены под домашний арест.
И в тот же вечер японский офицер, которого прилюдно опозорила Цзян, вновь появился в ее заведении со своим переводчиком. Хозяйка подошла к незваному гостю и приветствовала его кивком и формальной улыбкой.
— Скажи этой шлюхе, — обращаясь к переводчику, произнес офицер, — что она должна отвести меня в свои частные апартаменты, в комнату, откуда наружу не проникнет ни единого звука.
