Ту улыбнулся, кивнул Лоа Вэй Фэню, и тот также отдал войску приказ к отступлению. Наконец в кабинете остались лишь Врассун, бандит Ту и, разумеется, холодный зимний ветер, который врывался в разбитые окна и шевелил тяжелые гардины, как паруса с перерезанными снастями.
Мужчины оставили в стороне оскорбления и занялись делом, в котором оба разбирались лучше всего, — стали торговаться. Это был бизнес в чистом виде. Козырем в руках Ту являлась угроза немедленной расправы, козырем Врассуна — угроза со стороны британского военного флота, а посередине находилась возможность установить совместный контроль над шанхайским рынком торговли опием, который выскользнул из рук Врассунов в конце семидесятых годов. После смерти Врассуна-патриарха его наследники консолидировали семейные капиталы, и теперь их больше интересовала недвижимость и строительство крупных универмагов, которые со временем назовут супермаркетами. Но ни одно из предприятий не могло гарантировать столь значимые и постоянные прибыли, как старая добрая торговля опием.
Что касается Ту, то ему был нужен сторонник. Влиятельный сторонник, который помог бы бандиту подняться на ступень выше и от воровства перейти к торговле опием. Это была необходимая промежуточная ступень на пути к конечной цели — выполнить обещание, данное бабушке, и отомстить ненавистным фань куэй.
Врассун понимал: чтобы вновь вернуться в игру опиумного бизнеса в качестве ведущего игрока, ему необходим союзник с крепкими мускулами. С тех пор как семья Врассунов утратила монополию на прямую торговлю между Англией и Китаем, ее доля в торговле опием сократилась многократно. Может быть, для того, чтобы отвоевать утраченные позиции на рынке продажи чандры, этот китайский уголовник и есть тот, кто ему нужен?
Дело у переговорщиков пошло на лад, их позиции стали сближаться, и вдруг Врассун неожиданно умолк. Он поглядел на фотографию отца, стоявшую на столе. На столе его отца. У Врассунов никогда не было партнеров из числа китайцев, и после смерти патриарха строгий запрет, наложенный им на ведение совместного бизнеса с «иноверцами», нисколько не ослабел.
«Для нас они потребители, а не партнеры, — сказал отец, уже лежа на смертном одре. — Религия делает их слабыми, поэтому они подпадают под чары наркотика. Они предназначены для того, чтобы таскать, грузить и накуриваться до умопомрачения. Помни об этом, сын».
— Что-то не так? — спросил Ту, и переводчик перевел его вопрос.
Врассун снова прокрутил в мозгу предсмертное напутствие отца, а затем резко встал. Ту был шокирован столь невежливым поведением.
— Передай этому косоглазому, — повернувшись к переводчику, сказал Врассун, — я даю ему тридцать секунд на то, чтобы убраться из моего дома. Кроме того, он должен возместить ущерб за разбитые окна и полностью возвратить собственность, принадлежащую Британской восточно-индийской компании. — С этими словами хозяин кабинета развернулся на каблуках и вышел.
— Что сказал этот глупый, зловонный человек? — осведомился Ту.
Переводчик стал что-то невразумительно мямлить на обоих языках.
— Ладно, — сказал Ту. — Если тебе дорога твоя жизнь, а также жизнь твоей идиотки жены и твоих крысят, переведи мне дословно все, что сказал сейчас фань куэй.
Переводчик повиновался и пересказал все слово в слово.
— Найди его и скажи то, что сейчас услышишь, и тоже дословно, — заявил Ту, когда его перестало трясти от ярости. — Он никогда не получит свой опий. Я никогда не возмещу ему расходы на ремонт его жалкого дома, и если он хочет дышать воздухом Шанхая, то пусть лучше не выходит за порог без десятка охранников.
Закончив свою речь, Ту повернулся и направился к выходу, но, остановившись на полпути, расстегнул штаны и выпустил струю мочи, которая быстро впиталась в бесценный мосульский ковер.
Глава одиннадцатая
РЕВОЛЮЦИОНЕР
Жу Чоу, хозяин лавки, торгующей горячей водой, заглянул в спальню к спящим дочерям, а потом, довольствуясь предрассветной зорькой, спустился по ступенькам крыльца в крохотный внутренний дворик своего лилуна, выходящего окнами в переулок. Шесть лет назад он переделал гостиную в лавку и чайную, ставшую теперь весьма популярной. Этим утром он услышал, как у порога возились золотари, и теперь, выйдя наружу, с удовлетворением увидел, что они не только опорожнили, но и дочиста выскребли их семейный «горшочек с медом». Жу Чоу взял выкрашенное в красный цвет деревянное ведро за медные ручки и поставил его у задней двери — достаточно далеко от кухни, но поближе к занавеске, за которой скрывались члены семьи, когда у них возникала необходимость в отправлении естественных потребностей.
Не успел он поставить на пол ведро для нечистот, как до его слуха донеслась песня продавца газет, а вскоре послышалась приятная песня торговца цветами. У одного он купил газету, а у второго — лиловые зимние ирисы, которые поставил в вазу на маленьком столике под круглым настенным зеркалом. Затем Жу Чоу открыл лавку — как раз в тот момент, когда к ней подходил его неизменный первый клиент, неимущий китайский работяга. День обещал быть ясным и холодным. Бизнес Жу Чоу шел в гору, и он был счастлив, выполняя простые, повторяющиеся каждое утро действия.
Это вселяло в него уверенность, помогало ощущать себя составной частью огромного, непрерывно растущего организма по имени Шанхай.
Он сунул в карман монету посетителя и вручил ему три кусочка туалетной бумаги. Работяга проверил каждый из них на свет, чтобы убедиться в том, что они не рваные, после чего передал хозяину лавки еще одну монетку. Взамен Жу Чоу дал ему две сигареты. Бедняк направился к нужнику для посетителей, стоявшему во дворе. Этот человек приходил сюда каждое утро на протяжении многих лет, и Жу Чоу надеялся, что так будет продолжаться еще очень, очень долго. Но бедный рабочий был не единственным, с кого начинался трудовой день Жу Чоу.
Снаружи, в переулке, расставляли свои столы двое цирюльников. Поскольку один был новеньким, Жу Чоу предположил, что могут возникнуть проблемы. Богатые люди боролись за деньги, престиж и женщин, бедные — за место под солнцем. Цирюльникам, чтобы брить клиентов, была необходима горячая вода, поэтому они всегда располагались вблизи тех мест, где ее продавали. Так что этот сценарий был хорошо известен.
Увидев изморозь на окнах, Жу Чоу понял, что работы сегодня будет невпроворот, и подбросил в огонь под громадным чаном с водой пучок сухих бобовых стеблей и деревянные щепки. В свое время он подумывал о том, чтобы перейти на уголь, но отказался от этой мысли. Зато на сэкономленные деньги Жу Чоу купил два новых стола. Теперь ему предстояло подать именно на эти столы чай из воды, кипящей в большом котле. Остаток горячей воды используют те, кто придет, чтобы помыться.
Он принялся разливать горячую воду по бутылкам, которые для многих жителей Шанхая были единственным спасением от лютого февральского холода.
В лавку вошла служанка, работавшая в доме по соседству, и приблизилась к Жу Чоу. Открыв передник, она продемонстрировала ему лежавшие там осколки разбитой фарфоровой трубки для курения опия и две маленькие жестянки, наполненные остатками опия, который девушка соскребла с других курительных трубок, с чашек, в которых хранились шарики опия, и с игл для пирсинга. Жу Чоу понюхал принесенное девушкой и бросил на стол три монеты, которые служанка с радостью смахнула в ладошку, после чего вышла из лавки. Днем придет скупщик, которому Жу Чоу продаст все это по более высокой цене. Скупщик, в свою очередь, положит осколки трубки и остатки опия в кастрюлю, как следует прокипятит и получит коричневый, по виду напоминающий чай настой, который будет задешево продавать работягам — слишком бедным, чтобы покупать дорогой индийский опиум, доступный только состоятельным людям. От этой замысловатой торговой операции выигрывали все. Девушка-служанка, работавшая на богатую китайскую матрону, получала возможность заработать несколько лишних медяков, Жу Чоу и перекупщик — тоже, а трудяги с пустыми карманами, хлебая наркотический «чай», обретали хотя бы кратковременное
