начались объективные трудности – оба поняли, что на эту тему уже сказано абсолютно все, и не быть вторичным или банальным просто невозможно.
Амос был так расстроен, что ему даже захотелось найти кого-нибудь, кто бы написал диплом вместо него, но он тут же устыдился собственных мыслей, ведь это одним махом обесценило бы весь его университетский опыт.
Амос решил ехать в Париж, где можно было бы разыскать какую-нибудь редкую книгу или просто поймать вдохновение, а потом отправился навестить синьора Делла Роббья, с которым давно не виделся. Этот человек, будучи блестящим оратором, в своей речи нередко обращался к цитатам из французских мыслителей, и Монтескьё в частности: кто знает, вдруг он сможет подсказать что-нибудь?! Ведь в его библиотеке можно было отыскать неизвестные Амосу книги, которых не было нигде. Он вернулся домой, сияя, полный благих намерений.
Работа по написанию и исправлению диплома была долгой и трудоемкой: каждую мысль и каждую фразу приходилось обсуждать с Этторе и согласовывать с ним каждое слово, прежде чем окончательно переносить на бумагу. Амосу, для которого эта тема и так не была интересной, такой труд казался до предела скучным.
Марика тем временем начала жаловаться, что он ее совсем забросил. В свободное время Амос действительно предпочитал отправляться в поместье, седлать коня и ездить верхом, нежели садиться в машину и пускаться в светские рейды. А Марика скучала, дожидаясь его в деревне, где она прожила всю свою жизнь и откуда мечтала поскорее выбраться. Так что страстная любовь жениха к животным, растениям и прогулкам на свежем воздухе вдоль реки или по холмам представляла в ее глазах самую отрицательную черту его характера, своеобразную болезнь, которую она не в силах была вылечить. Марика никак не могла понять, почему он не ищет общества и развлечений, предпочитая путешествовать, познавать, любоваться. Амос же прикладывал все свои силы к тому, чтобы заразить ее своей страстью, вовлечь в свой круг интересов, делясь с ней своими планами и мечтами…
Время неумолимо уходило, и вскоре родители Амоса начали естественным образом беспокоиться, что он до сих пор не защитился. А он все продолжал читать свои книги, играть на музыкальных инструментах, ездить верхом, злить невесту, поздно ложиться, готовить для друзей вкусные блюда и опустошать по ночам бутылки с вином, пока все в доме спали или пытались спать, несмотря ни на что…
Когда Амос решил, что уже пора, он отправился к преподавателю, и после долгих обсуждений ему было разрешено представить свой диплом к защите 30 апреля 1985 года; был конец января, так что до защиты оставалось всего три месяца.
Эта новость очень порадовала родителей Амоса, но плохо повлияла на его отношения с Марикой: что-то меж ними разладилось. Где-то в глубине души Амос ощущал это, но не понимал до конца, а может быть, просто не хотел понимать. Марика очень переменилась к нему: она вела себя холодно и отстраненно, – но молодой человек делал вид, что не замечает всего этого. Он предпочитал хоть как-то жить с этой проблемой, терпел ее, как терпят больной зуб, пока не приходит время вырвать его.
И вот, незадолго до защиты диплома, Амос узнал, что Марику видели в Милане в компании ее нового работодателя, и поведение ее было весьма недвусмысленно. Когда Амос узнал это, его самолюбие взыграло до такой степени, что буквально опалило его изнутри. Никогда еще он так не страдал из-за любви.
Он укрылся в тиши своего кабинета, и в этой комнате ощутил все одиночество, унижение, обиду и горе, впервые заставившие его плакать. Он с силой сжимал кулаки, пытаясь сдержать слезы, но это было невозможно: крупные капли катились по щекам, оставляя мокрые следы, и тогда он закрывал лицо руками и рыдал…
В какой-то момент он успокоился, потому что ему стало стыдно за себя; и он решил отправиться в поместье. Амос не знал, что будет там делать, – ему просто хотелось совершить нечто безрассудное. Было очень поздно, и все, кроме его матери, уже спали. Он надел ветровку, решительно направился к двери и вышел из дома.
Вдыхая полной грудью холодный январский воздух, он почувствовал, что на душе стало полегче. Дорога была пустынной, и он мог идти спокойно. Он быстро добрался до сельской дороги, ведущей в Поджончино; не раздумывая, стал одолевать подъем и уже спустя несколько минут входил в поместье. Там он остановился на секунду, чтобы перевести дыхание, и направился в конюшню.
В широкое окно в первом же стойле высунул голову и радостно заржал при виде Амоса трехлетний жеребенок, которого он совсем недавно начал объезжать. Амос подошел, обхватил обеими руками его голову и стал что-то нежно нашептывать на ухо, словно отец своему ребенку.
Мать, услышавшая, как он уходил, и решившая во что бы то ни стало пойти за ним, нашла его именно в такой позе; ее Амос был настолько захвачен этим необычным разговором, что женщина сразу же поняла, что случилось что-то очень серьезное.
Она вышла из машины и окликнула его, но он не ответил, тогда она подошла к сыну и вопросительно взглянула на него.
– Оставь меня. Возвращайся домой, – приказал ей Амос, даже не обернувшись.
– Но в чем дело? Что случилось?
– Ничего, ничего! Не волнуйся! Иди домой!
Мать не ответила, но и не ушла. Она молча села на низкий забор возле конюшни и стала терпеливо ждать. Ей хотелось понять, что происходит.
– Мама! – закричал Амос, охваченный отчаянием. – Я хочу побыть один!
– Но почему? – воскликнула женщина.
– Потому что я создан для одиночества!
– Впервые слышу от тебя такое. Так вот, послушай: пока я не узнаю, что случилось, одного я тебя здесь не оставлю!
Амос смирился, оставил жеребенка и пошел к машине. Мать последовала за ним, и вскоре они уже были дома, где их поджидал обеспокоенный отец. Он проснулся, услышав, как жена отъезжает на своем автомобиле в столь поздний час.
Таким экстравертам, как Амос, гораздо проще удовлетворить любопытство окружающих, чем скрыть свои чувства. Оказавшись в кухне с папой и мамой, которые явно волновались за него, он невероятным усилием воли справился со своей печалью и заговорил. «Марика изменяет мне, – поведал он, – так что с завтрашнего дня я снова буду одинок, а это непросто».
Он вскочил, бросился прочь из кухни и, стремительно одолев лестницу, закрылся в своей комнате. Упал ничком на постель, и потоки мыслей захлестнули его; теперь все казалось пустым и бессмысленным, а будущее – совершенно безнадежным. Начинать отношения с какой-нибудь другой девушкой он считал невозможным, ненужным, лишенным смысла. Правда, рассудок подсказывал ему обратное. Амос знал, что такие страдания лечатся временем и проходят бесследно.
Он пытался заставить эти разумные рассуждения найти путь к его сердцу, но у него ничего не выходило – бедное сердечко бешено колотилось, и тоска по Марике словно распространялась с током крови по всему его существу. Он продолжал желать ее, ее прекрасное тело, которое наверняка уже принадлежало другому мужчине. Возможно, отдаваясь кому-то со всей страстью, она смеялась над ним.
Он не мог избавиться от этих мыслей, сводивших его с ума, и провел бессонную ночь, пока собственное тело не подсказало ему способ облегчения боли. Он вдруг почувствовал себя спокойнее – усталость победила страдания, и он крепко уснул.
Ровно в десять часов его разбудил голос Этторе, от звука которого он почти подскочил. Он сразу же вспомнил о том, что произошло, и вновь почувствовал печаль и одиночество, но все-таки заставил себя быстро одеться и спустился вниз с желанием позвонить Марике и потребовать объяснений. В нем яростно боролись оскорбленная гордость и надежда, что девушка найдет необходимые аргументы, чтобы развеять его подозрения.
Как только Этторе ушел, Амос взял телефон и набрал номер Марики. Поняв, как он возбужден, девушка немедленно поспешила к нему, и они уединились в его кабинете. За закрытой дверью Амос обрушил на нее весь яд, скопившийся у него внутри; но яд этот, изрядно разбавленный эмоциями и страстями, не смог нанести Марике особого вреда. У нее было время поразмыслить и продумать линию защиты: да, она была в Милане со своим начальником – это она признавала, – но исключительно по работе, и просто не сочла настолько важным, чтобы сообщать об этом Амосу. Что касается слишком фривольного
