Спустя несколько дней Амос уехал в Соединенные Штаты, где ему предстояло дать серию концертов. С ним поехали Карло, Микеле и Кристина, его верная секретарша, которую Амос любил за бесконечное терпение и усердие в работе.
Американцы буквально обожали Амоса и ждали его с распростертыми объятиями. Билеты расхватали в самый первый день предварительных продаж, и их было не найти ни в одной кассе…
Здесь рассказ Амоса подходит к концу, потому как все остальное уже является достоянием публики, благодаря вниманию к этой истории средств массовой информации. Остается лишь привести отрывки из его дневников, чтобы дать самому Амосу возможность завершить свое повествование.
1 октября 1998 года
Я уезжаю со смертью в сердце, но все же уезжаю, полон жизни и надежды. Еду один, без семьи, и мне безумно ее не хватает. Но со мной Этторе, он всегда будет среди людей, которых я встречу, с кем буду говорить или просто пожимать руку, – и это будет очень помогать мне…
5 октября 1998 года
Американцы любят меня. Публика на концертах просто фантастическая и принимает меня с такой теплотой, что не описать словами. Если бы они знали, с каким страхом я каждый раз выхожу на сцену, если бы представляли себе все мои тревоги, мое молчание, мое одиночество…
7 октября 1998 года
Меня не оставляет неприятное ощущение, что я превратился в машину для делания денег, и все меня таковой и считают. Я постоянно нахожусь в центре огромного настойчивого интереса к моей персоне. Мне страшно, и стыдно за то, что страшно: ведь человек, который отдает всего себя делу, не должен ничего бояться – даже ошибок…
9 октября 1998 года
Я обнаружил, что невольно стал предметом яростной борьбы за меня двух мощнейших организаций, а также целью для их нападок, но надеюсь, что святые помогут мне выйти невредимым, иначе я сам умою руки; впрочем, мне уже и так повезло: у меня есть все, что нужно для жизни, и я по- прежнему умею довольствоваться малым.
12 октября 1998 года
Сегодня я испытал большое волнение: приехав в Бостон, я обнаружил, что в аэропорту меня встречает огромная толпа, а городские власти объявили этот день «Днем Барди», праздником по случаю моего концерта; за что мне такая любовь?!
15 октября 1998 года
Даже поверить до сих пор не могу: сегодня утром я был на приеме у мэра Нью-Йорка, который подарил мне большое хрустальное яблоко, символ этого города. Он искренний поклонник оперы и очень хвалил в приветственной речи мой голос. Потом настала моя очередь говорить, и я на своем хромающем английском сказал: «Жизнь все-таки прекрасная тайна, я в этом все больше убеждаюсь. Моя сегодняшняя встреча с вами, господин мэр, и с большим количеством людей, живущих в этой стране, лишь утвердила меня в этой мысли. Как итальянец, могу пообещать, что буду и впредь делать все зависящее от меня, чтобы заслужить это признание, воздавая должное моей стране и всем тем, кто был вынужден покинуть ее».
В общем, как бы я ни пытался, не могу объяснить причины такого чудесного отношения ко мне.
Кто знает, может быть, однажды я напишу книжку, которая расскажет историю моей жизни, чтобы о ней узнали мои дети и внуки. Я буду писать ее, чтобы обмануть время, которое так медленно тянется в бесконечных гримерках теат ров или телевизионных студий, а возможно, чтобы постфактум понять те тайные механизмы, что управляли жизнью слепого ребенка, родившегося и выросшего в богом забытой деревеньке возле Мареммы, и вели его к амбициозным целям, которые простирались далеко за границы самых невероятных фантазий.
20 октября 1998 года
Сегодня вечером я тоже выступаю, так что мне придется провести целый день взаперти в этом безликом гостиничном номере, да еще и в полном безмолвии, чтобы мой голос не потерял своей гармонии. Но вообще-то это даже хорошо, потому что я устал: устал от бесконечных разъездов, хит-парадов, борьбы, контрактов; устал от газет, которые пишут про меня что угодно, не задумываясь о том, какое зло могут мне принести; устал от критиков, которые безжалостно держат под прицелом мой успех и мою популярность. Они вцепились мертвой хваткой в собственные принципы, но при этом забывают о том, что никто не является носителем абсолютной истины; они не обращают внимания на факты – а между тем принципы терпят крах, а факты остаются фактами. Я думаю о своем, и никто и представить себе не может, как дорога мне музыка тишины в одиночестве этой комнаты.
Десять лет спустя…
Мы оставили Амоса в круговороте событий, связанных с его артистической жизнью, и теперь вновь находим его там же, где впервые встретились с ним в самом начале этого рассказа: в ожидании выхода на сцену он терпеливо сидит в кресле в маленькой гримерке, а на коленях у него компьютер.
Сколько же всего произошло за это время, пролетевшее, словно молния! Сколько всего достигнуто, сколько испытаний и болезненных потерь позади, сколько драгоценных воспоминаний, отпечатавшихся в памяти этого человека, который, подобно перелетной птице, всякий раз доверчиво устремляется к поставленной цели, выкладываясь полностью, отдавая буквально все свои силы, чтобы оставить о себе добрую память.
Его волосы, которые больше не закрывают воротничок рубашки, поседели, но улыбка и выражение лица остались прежними. Они, как и раньше, выдают его внутренний покой и несгибаемый оптимизм. А между тем в тот момент, когда мы прервали свой рассказ, в дни сказочного успеха и неуклонного подъема, над Амосом начали сгущаться зловещие черные тучи, которые не предвещали ничего хорошего.
Синьор Сандро, любимый отец Амоса, пораженный неизлечимой болезнью, стал чувствовать себя все хуже. Вернувшись с торжественного концерта по случаю Пасхи, который транслировало немецкое телевидение, Амос обнаружил, что отец в больнице и силы покидают его. Он обнял его и попытался сказать хоть какие-то слова, способные порадовать отца: «Пап, все зрители приветствовали меня стоя, и маэстро Мазель был очень доволен». Больной слабо улыбнулся и поднял руку, чтобы погладить сына по голове, но ничего не ответил. У Амоса сжалось сердце; ему хотелось расплакаться, словно слезы могли смыть с тела отца пожиравшую его болезнь, но слезы здесь были ни к чему, ведь тот, кто страдает, больше всего нуждается в улыбке, надежде и мужестве.
«Пап, хочешь, я останусь здесь, с тобой?» – спросил он, когда настало время уходить. И в ответ услышал голос, такой родной и такой слабый: «Нет, что ты! Тебе надо идти, я так рад… – Тут отец прервался, а потом добавил: – Просто звони мне, чтобы рассказать, как ты…»
Амос крепко обнял его и поцеловал в лоб, и вдруг он отчетливо ощутил, что это – самый последний
