Преследуя восход

сферы к той, какой заслуживали мои достоинства.

Он улыбнулся.

— Совершенно так же, как вам понадобилось для этого ваше нынешнее приключение, — продолжал он. — Так в горячке я бродил странными тропами, мне были видения, и я впервые понял, что за пределами нашего мира существуют иные. И я узнал себя. Правда явилась мне в момент кризиса этой страшной болезни, и состояла она в том, что сама смерть придает значение жизни. Что человек никогда не живет столь полно, как в присутствии смерти. Именно тогда, сеньор, я понял: погонять рабов — вот что наполняет смыслом мою жизнь, а отнюдь не практические результаты этого. И особенно — в положении между жизнью и смертью, при медленном или внезапном постукивании по чашам весов.

Валет слабо улыбнулся.

— Разумеется, я к тому времени уже ознакомился с разнообразными и любопытными религиозными верованиями, завезенными из Африки моими невольниками. Многие из них оказались мягкими и пресными либо просто грубыми и примитивными обрядами. Однако другие обещали больше. И вот у мондангов, из того района, что вы называете варварским именем Конго, я обнаружил верования и обряды хотя и неотшлифованные, но представлявшие несомненный интерес. Я освободил нескольких избранных, знающих эти обряды, — о, сперва просто развлечения ради, уверяю вас! До тех пор, пока не стал понимать, что в этих проклятых варварских играх участвуют настоящие силы и с ними можно достигнуть гораздо большего, чем простое развлечение. И принялся изучать их. Я сел у ног моих узников, даже заключал их в объятия, как братьев по крови, я, испанский гранд! — Он дважды постучал по земле тростью, и холод этого прикосновения поднялся во мне, а мое сердце онемело. — Однако только путем подобных унижений достижимо подлинное знание. Так что, прошу вас, рассматривайте те неудобства, что вы сейчас испытываете, именно под этим углом; ибо, поверьте мне, в дальнейшем вы только выиграете! Ровно столько же, сколько выиграл я.

Его голос упал, но я ловил каждое слово.

— Ибо я стал жрецом-бунганом, поддерживающим связь с Невидимыми. Однако это был только первый шаг, маленький шажок. Истинные глубины темны, и я обратился к темноте, к самому злому и нечистому, что есть в расе рабов. Я обучился у них искусству зла и принуждения, колдовства и некромантии; я стал бокором, адептом тьмы. И за короткое время — сказалось врожденное умение властвовать — я стал самым могучим среди тех, кто обучал меня, и поверг их вниз — страдать и дрожать со всеми прочими людьми их разряда.

Передо мной пронеслось внезапное видение, как блик на воде. Я среди людей в белых одеждах, испещренных какими-то знаками…

— И это вы предлагаете мне? — Я не мог сдержать нового приступа идиотского смеха. — Вы хотите сделать из меня кровожадного колдуна?

Казалось, его это больше позабавило, чем оскорбило.

— О нет, сеньор, отнюдь! Вы неверно думаете обо мне. Я избавлю вас от такого скучного и бесполезного времяпрепровождения. Слишком много ложных поворотов, глупых исканий после свершения — так много ужасных сожалений! Я тогда не осознавал, что они были всего лишь одним шагом на пути более долгом, чем я когда-либо помышлял — разве что в бреду. Это убожество, примитивная дикость — то были только начала, которые я давно оставил позади. — Он посмотрел на меня сверху вниз взглядом, полным восторга и удивления почти детского, — так ученый педант смотрит на редкий и драгоценный экземпляр. — Такое произойдет и с вами, сеньор.

Я уставился на него. Это было все, что я мог сделать.

— Не понимаю, — запинаясь, произнес я. — О чем вы? Что вы мне предлагаете?

Он рассмеялся:

— Вещи, которые вы пока даже представить себе не можете! Власть, какая вам и не снилась! А пока, только для начала, — власть, как вы ее понимаете, доминирующее влияние в вашем мире. За вами пойдут мужчины и женщины — сначала несколько человек, потом партия, город, регион — нация! Вы будете поступать с ними, как вам заблагорассудится, по вашему капризу, и чем дальше, тем больше их будет толпиться вокруг вас! И вы будете получать от них средства к существованию, как это делал я, и продолжать жить после того, как они умрут, неподвластный годам! Что я предлагаю вам? Вот что, сеньор! Но только для начала!

Я продолжал смотреть на него. От его тирады я буквально онемел, а мои мысли крутились вихрем, как фейерверк. Но почему этот Дон Педро думает, что я человек его сорта и что я ухвачусь за его предложение, как только ему удастся мне все это втолковать?

Однако так ли ошибся он? Когда-то он искал что-то… назовем это любовью, человеческой теплотой. В этом ему было отказано, и он направил свой гнев на честолюбивые стремления, садизм. Бог знает на что еще. А я? У меня была любовь, так ведь? Но я отбросил ее. Я выбрал то же самое честолюбие и возвел его на алтарь, принеся ему в жертву любовь. Если разобраться, это еще хуже. Боже всевышний, может быть, он прав?

Снова возникло видение. Я в роли… как его, бокора, священнодействующий над догорающим костром, рисующий пальцами веверы.

Да нет, это глупо, в конце концов. Я снова чуть было не разразился смехом, как вдруг почувствовал, как похожая на песок кукурузная мука превращается под моими пальцами в клавиши компьютера. Это воскресило, как привкус специй, знакомое острое ощущение от вызова информации, жонглирования ею, манипулирования. То, что я ощущал, когда осуществлял по-настоящему трудную сделку, увязывая запутанный контракт в четкий пакет соглашений, провизо, штрафов…

О потоки международной торговли, чеки и балансы высокой коммерции, экономика целых наций — то, что определяет жизнь каждого человека, начиная с индейца Амазонки в его травяной хижине и кончая Председателем Верховного Совета! И все они отныне станут подчиняться одному человеку. Они будут слушаться этих бегающих пальцев, лица, отражающегося на экране. В известном смысле красивого лица, сурового, но обладающего магнетизмом, с резкими чертами, немолодого, но исполненного юношеского пыла, — моего собственного лица!

Я заморгал, чтобы отогнать от себя видение. В нем была яростная прямота, апеллирующая, минуя сознание и здравый смысл, прямо к инстинктам, как календарь Пирелли[28] или религиозный опыт. Слова застревали у меня на языке:

— Но почему?

— Ах, почему? — Снова эта властная, злорадная усмешка. — Да потому, сеньор, что я нуждаюсь в вас! Чтобы достигнуть своих целей, я был вынужден пожертвовать тем, что накопил. В своих исканиях я был принужден покинуть пределы Сердцевины, чтобы сбросить с себя все, что было во мне мирского. Стало быть, теперь мне необходимо иметь в нем агента — умного исполнителя моих замыслов, разделяющего со мной получаемые награды, человека, которому я мог бы доверять. А в вас я нахожу ткань, тучную почву, готовую для плуга, прекрасную глину для ваяния и обжига. — Он потер руки от искреннего удовольствия. — И скоро, быстро! Без долгих лет, которые я выбросил на удовлетворение детских фантазий — на мелкие, робкие потуги моей воли. Все, что имею, я разделю с вами! Я сделаю из вас все, что есть я сам! И все, до чего вы сумеете дотянуться и схватить, будет вашим!

Я был зачарован, я не мог протестовать — и не хотел. Через мои руки, через мой повелевающий разум сияющей рекой потекла вся мировая торговля, которую я смогу поворачивать так и этак, отбрасывая брызги золотой пыли туда, куда захочу. И все же что-то сюда не вписывалось, в потоках моего разума все время всплывал какой-то фактор и упорно отказывался исчезать…

— А остальные? — задохнулся я. — Хорошо, я здесь! Тогда зачем вам они? Клэр — вам она больше не нужна! Отпустите ее! Отпустите их всех!

Не знаю, какой реакции я ожидал. Чего угодно, пожалуй, кроме жуткой ярости, промелькнувшей на бледном лице, яркой, как молния, в зеленовато-желтом небе. Ноздри резко втянулись, темные глаза сузились до щелочек, синеватые губы перекосились; кровь прилила к выступающим скулам, затем стремительно отхлынула от лица. Кожа втянулась внутрь, словно ее засосали, плоско прилипла к костям, жесткая и морщинистая, зубы оскалились в жуткой усмешке, мышцы ослабли, а сухожилия проступили, как канаты. Остались лишь глаза под пергаментными веками, но их блеск погас, как высыхающие чернила.

Проведите факелом около старого склепа или катакомб, и такое лицо глянет на вас из темноты. Или