коммерциализацией. Он не подразумевает ни поздравительных открыток, ни украшения деревьев, ни задумчивых ползаний между полками и буфетами в поисках того, чем бы их украсить. На День благодарения вы сидите за столом и пытаетесь набить желудок до такой степени, чтобы он стал похож на пляжный мячик, а затем идете и смотрите американский футбол по телевизору. Это мой праздник.
Но, возможно, наилучшая и, несомненно, самая благородная черта Дня благодарения — он предоставляет официальную возможность поблагодарить за все, за что вы должны быть благодарны. Лично у меня куча всего, за что я благодарен. У меня есть жена и дети, которых я обожаю. У меня есть здоровье, и я сохраняю полную власть над большинством своих физических и умственных способностей (хотя и не всегда одновременно). Я живу во времена мира и процветания. Рональд Рейган никогда снова не будет президентом. За все это я благодарен — и рад, что могу об этом написать.
Единственный недостаток Дня благодарения — его окончание знаменует неминуемый приход Рождества. В любой день — да в любой момент — моя дорогая жена может возникнуть рядом и объявить, что пришло время встряхнуть мой рыхлый живот и достать праздничные украшения. Это ужасное мгновение, поскольку оно подразумевает физические усилия, шатающиеся лестницы, угрожающее жизни электричество, извилистый путь на чердак и все прочее, что придет в голову хозяйке и что причиняет мне тяжкие душевные травмы. У меня ужасное чувство, что этот день может настать уже завтра.
Но пока он еще не настал — и за это, конечно же, я выражаю самую искреннюю благодарность.
Рождественские украшения
На прошлой неделе я признался в тошнотворно дурном предчувствии: дескать, моя жена в любой момент может войти в комнату и объявить, что пора доставать рождественские украшения.
Что ж, неделя прошла, осталось всего восемнадцать скоротечных дней до Рождества, а от нее до сих пор никаких просьб. Не знаю, сколько еще я смогу выдержать.
Я ненавижу заниматься рождественскими украшениями, потому что, во-первых, это означает, что придется забираться на чердак. Чердаки — грязные, темные и неприятные места. Вы всегда находите там то, что никогда не хотели бы найти — куски обглоданных проводов, щели в шифере, через которые можно увидеть дневной свет, а иногда даже просунуть голову целиком, и ящики, полные всяких бесполезных вещей, о которых вы, должно быть, забыли, как только затащили их туда. И непременно, стоит подняться на чердак, произойдет следующее — вы разобьете голову о балку по меньшей мере раза два, все ваше лицо будет украшено паутиной, и вы не найдете того, за чем пришли.
Самое плохое в этих прогулках на чердак — понимание того, что, когда пора будет спускаться, вы увидите, что лестница таинственным образом переместилась на три фута к двери ванной комнаты. Не знаю, как это происходит, но так бывает всегда.
Вы опускаете ногу через отверстие люка и пытаетесь на ощупь найти лестницу. Если вы вытянете правую ногу до предела, до лестницы будет не достать всего на палец, что, конечно же, не очень здорово. В конце концов вы понимаете: если размахивать ногами назад и вперед, как гимнаст на параллельных брусьях, можно ухитриться попасть на верхнюю ступеньку, сначала одной ногой, а затем и второй. Однако это еще не конец мучениям, поскольку теперь вы беспомощно лежите под углом около 60 градусов. Тихо ворча, вы пытаетесь подтащить лестницу поближе одной ногой, но вам удается только с грохотом ее опрокинуть.
Теперь вы по-настоящему пропали. Вы пытаетесь снова заползти на чердак, но вам не хватает сил, поэтому вы зависаете в дыре. Вы зовете жену, но она не слышит. Это расстраивает и удивляет. Обычно ваша жена слышит то, что больше никто на Земле не может услышать. Она может услышать, находясь через две комнаты от места происшествия, как капля джема падает на ковер. Она слышит, как пролитый кофе украдкой вытирается дорогим банным полотенцем. Она слышит, как грязь размазывается по чистому полу. Она слышит, едва вам пришла мысль сделать что-то, что делать не следует. Но застряньте в люке чердака — и она будто внезапно окажется в звуконепроницаемой камере. Так что, когда через час или чуть позже, жена проходит по коридору второго этажа и видит ваши болтающиеся ноги, она жутко удивляется.
— Что ты там делаешь? — спрашивает она.
Вы скашиваете глаза.
— Чердачную аэробику, — отвечаете вы с сарказмом.
— Тебе нужна лестница?
— О, гениально! Ты знаешь, я вишу здесь уже целую вечность, пытаясь понять, чего же не хватает, а ты моментально догадалась.
Вы слышите звук придвигаемой лестницы и чувствуете под ногами ступеньки. Ваше зависание, видимо, пошло на пользу, потому что вы внезапно вспоминаете, что рождественские украшения находятся не на чердаке — их никогда там не было, — а в подвале, в картонной коробке. Конечно же! Как глупо, что вы не вспомнили об этом раньше! Надо же.
Через два часа вы находите украшения за старыми шинами и сломанной коляской. Вы вытаскиваете коробку наверх и тратите еще два часа на распутывание гирлянд. Когда вы включаете лампочки в розетку, естественно, зажигается только одна, которая отбрасывает вас к стене с фонтаном искр, а потом тоже перестает гореть.
Вы решаете оставить в покое гирлянды и вытащить из гаража елку. Елка — огромная и колючая. Неуклюже захватив в медвежьи объятья, вы с кряхтением тащите ее к задней двери, вваливаетесь в дом, поднимаетесь и продолжаете энергично двигаться. Так как ветки лезут вам в глаза, иголки колют щеки и подбородок, а макушка умудряется каким-то образом вонзиться в нос, вы на ощупь проходите комнаты, сбивая картины со стен, снося все со столов и опрокидывая стулья. Ваша жена, которая только что где-то долгое время пропадала, теперь, похоже, оказывается везде и выкрикивает сбивчивые инструкции: «Не забывай о вещах! Не сюда — туда! Не налево от тебя — налево от меня!», а в конце концов прибавляет значительно мягче: «О-о, ты в порядке, милый? Ты не видел эти ступеньки?» Когда вы добираетесь до гостиной, елка выглядит так, будто все ее иголки опали от кислотных дождей.
Именно тогда вы понимаете, что не имеете ни малейшего представления о том, где может быть подставка для рождественской елки. Поэтому, вздыхая, вы идете в хозяйственный магазин, чтобы купить другую, отдавая себе отчет, что следующие три недели все подставки для рождественских елок, которые вы когда-либо покупали — ровным счетом двадцать три, — непременно случайно найдутся, большинство просто упадет вам на голову с высокой полки, когда вы будете копаться на дне буфета, а остальные будут лежать в темных комнатах или прятаться у нижней ступеньки лестницы. Если вы все еще об этом не знаете, узнайте сейчас: подставки для рождественской елки — происки дьявола, и они хотят вас убить. Раз уж идете в хозяйственный магазин, вы покупаете две дополнительные нити гирлянд. Они тоже не загорятся.
В конце концов, утомившись как морально, так и физически, вы устанавливаете елку, зажигаете гирлянды и вешаете на нее побрякушки. Вы стоите в позе Квазимодо, рассматривая елку с ощущением легкого омерзения. «О, какая красивая! — восклицает ваша жена, сложив ладони под подбородком. — А теперь пойдем украшать двор, — внезапно объявляет она. — Я купила в этом году кое-что особенное — Санта-Клауса в человеческий рост, который готовится спуститься по трубе. Ты сходи за большой лестницей, а я открою коробку. Разве не весело?»
И удаляется.
Теперь у вас есть причина спросить: «Зачем через все это проходить? Зачем лезть на чердак, когда вы знаете, что украшений там нет? Зачем распутывать гирлянды, если вы знаете, что они не работают?»
И мой ответ таков — это часть ритуала. Рождество не Рождество без всего этого.
Вот почему я решил приступить к украшению елки даже несмотря на то, что миссис Брайсон меня об этом не просила. Кое-что в жизни нужно делать, хотите вы того или нет.
Если я зачем-то понадоблюсь, найдете меня в чердачном люке.
