главного не знаешь! МЕРУ надо знать, ясно?! Вот главное знание! Самое важное…
Положить это на музыку — получится хороший нервный блюз, подумал банкир. В миноре. С аскетическими барабанами и мягкой, мудрой басовой партией. А между короткими куплетами — два или три мелодраматических фортепианных аккорда.
— Я тоже был рад тебя видеть, Маруся, — сказал он, кивнул прощально и двинулся к воротам.
Нырнул в сырой полумрак. Из глубины слышался рык Фокина — витиеватый мат, переложенный уголовным жаргоном рубежа восьмидесятых-девяностых. Утопающую в хлопьях пены машину обрабатывали в восемь рук. Банкир засмотрелся. Физический труд, выполняемый споро, со знанием всех мелких, экономящих силы хитростей (а их достаточно даже в профессии землекопа) не может не завораживать. Особенно если наблюдатель — сам не бездельник.
— Быстрее! — гремел толстяк, жестикулируя экономно, но предельно выразительно.
— Не надо, — сказал банкир. — Не торопитесь, пацаны.
— Привет, — Фокин обтер о живот ладонь и протянул. — Как ты сказал? «Не торопитесь»?
— Да.
— Заболел, что ли?
— Вроде нет.
— Тогда не ломай мне трудовой процесс.
Толстяк невзначай посмотрел на исцарапанный лоб Знаева.
— Как дела?
— Отлично, — грустно сказал банкир. — Живу на всю катушку. Вчера побывал в аварии, сегодня — менты в офисе…
— Справишься или помочь чем?
— Справлюсь. Но деньги потеряю. Скажи, чтоб салон пылесосом почистили.
— Много денег?
— Неважно. И пусть полировку сделают.
— Когда деньги теряешь — это плохо.
— Мне все равно. Потерял, приобрел — неважно. Главное, чтобы машина была чистая. Очень чистая.
— Согласен, — кивнул Фока. — Пойдем кофе попьем.
— Я не пью кофе…
В сырой конторе Знаев присел на стул, застеленный страницами, вырванными из интересного журнала, глаз уловил голые женские ноги, грудь с эрегированным соском, лицо — очень красивое, очень неинтересное. Вот Алиса, девочка с золотыми волосами, словно создана для глянцевой эротики, воплощение наивысшей сексуальности, однако работать хочет мозгами, а не задницей, упрямая, легкой дороги не ищет себе… Что же ты сделала со мной, зачем — вот так, вдруг, взять и спиной повернуться, сбежать в самый неподходящий момент, я ведь всего себя для тебя распахнул, как шкаф…
Ее надо вернуть, решил он. Любой ценой. За такую женщину полагается сражаться. Все войны — из-за женщин. Они сами нас подталкивают. Они мечтают, чтобы их завоевывали. Они желают влюбляться в воинов и поэтов, а не в менеджеров среднего звена.
— А я от них уже отвыкать начал, — осторожно сказал Фока.
Банкир вздрогнул.
— От кого?
— От ментов.
— Я тоже думал, что отвык.
— Не менжуйся, — посоветовал Фока. — Ты не бандюган, не шпана, они тебя прессовать не станут. А если закроют — братва не даст пропасть…
— Учту.
Знаев прикинул, который час, и с удивлением понял, что внутренний хронометр не действует. Тоже явно последствия аварии, все-таки надо к врачу идти.
— Скажи, Фока, — спросил он, немного застеснявшись, — у тебя бывало так, что ты вчера был в шоколаде, а сегодня на нуле? Ты падал когда-нибудь? С высоты — вниз? В течение суток?
— Ха! — Фока улыбнулся. — Много раз. Это и есть жизнь. А ты, значит, на нуле? Упал с большой высоты?
— Мой друг разбился. Моя девчонка сбежала. В мою контору пришли с обыском.
— Друг жив?
— С утра был жив.
— Выберется. С божьей помощью… А девчонку новую найди.
— Я не хочу новую.
Фока усмехнулся, едва заметно, особенной, горько-циничной, снисходительно-презрительной усмешкой человека, некоторое количество лет наблюдавшего небо в клетку.
— «Хочу», «не хочу», — это не разговор.
— Ты прав.
— Разберешься потихоньку. Бабы — это… — толстяк развел руками. — …в общем, ты понял. А обыск — дело житейское. Откупишься. На то и деньги, чтоб откупиться, когда хвост прищемят. Или у тебя в шкафу какой-нибудь парабеллум припрятан? А то чего посерьезней?
— Я человек мирный, — ответил Знаев. — Вот мой парабеллум.
Он постучал пальцем по собственному лбу.
— Тем более.
Банкир некоторое время сидел молча. Отхлебывал горький чай из кружки с рисунком: берег, волны, чайки, пальма; вроде бы примитивно, а за душу берет. Отдохнуть, что ли, слетать? — пролетело в голове. Какой, к черту, отдых, у меня же стройка. Гипермаркет. Оригинальный бренд. Концепция, не имеющая аналогов.
У меня банк. У меня дом. У меня сын. У меня книга и испанский язык. У меня подвал. Пятьсот человек хранят там свое золото. Пятьдесят мужчин и женщин работают на меня. Не считая чиновников, которые берут у меня деньги, и милиционеров, которые претендуют на то же самое.
Какие, бля, пальмы!
— Слушай, Фока, — задумчиво позвал он. — Может, тебе пора развиваться?
— Ты про что? — настороженно спросил толстяк.
— Давай поставим вторую мойку. А там и третью. Будешь рулить всеми тремя точками.
— Зачем?
— Что значит «зачем»? Личная экспансия и так далее.
— Это что такое?
— Больше денег, — объяснил Знаев. — Больше возможностей, больше влияния, больше знаний, опыта, профессионализма…
— Чем же я так провинился? — спросил Фока, заметно напрягшийся.
— Ладно, — сказал банкир. — Закрыли тему. Ничем ты не провинился. Посмотри, закончили там?
— Нет еще.
— Поторопи.
— Сам сказал, чтоб не спешили.
— Это была минутная слабость.
— Я так и понял. — Фока засопел. — А что за чувиха эта… дерзкая? Которая возле ворот на тебя покрикивала? Она, что ли, твоя девушка?
— Нет. Просто старая знакомая.
— Не запутайся в бабах. Подруги, знакомые — зачем тебе так много?
— Не знаю, — сказал Знаев.
— Ладно, — вздохнул Фока. — Извини. Старею. Много вопросов задаю… Десять лет назад за такие вопросы могли и ногами побить… А сейчас народ расслабился. Сыто жить тоже уметь надо. Кстати, не у всех получается… Все, готова твоя бричка.
— Сколько я должен?
