И утонула в холодном потоке бессознательного. Чтобы через пару секунд, а может, пару недель (длительность книжного времени, как говорил Восстание Ангелов, зависит от того, кто его измеряет) очутиться на улице среди солдат в доспехах с холодным оружием, женщин в чёрном и мужчин в длинных рубахах.
Я сразу же почувствовала себя неуютно, понимая неполноценность того человеческого образа, в который неосознанно обращалась. Как же нелепо я выглядела со стороны! Странное, обидное чувство вины заболело моей душой…
Вокруг стоял такой дикий шум, что недавно увиденный зал казался самым молчаливым в мире кладбищем. Но отключить слух я почему-то не могла, может быть, потому, что душа не способна слышать? Впрочем, времени разбираться в парадоксальностях моих перемещений из тела в тело не было. На улице происходило что-то важное, я чувствовала это по общему настроению толпы.
— Эй, — дёрнула я за длинный рукав какую-то женщину. — Скажи, что здесь происходит?
— Казнят преступника. Вон, смотри!
И я увидела окровавленного человека в рваных одеждах, несущего на своей спине огромный крест. Я узнала его — это был Иуда, один из учеников Иисуса.
«А где же Учитель?» — подумала я и начала обшаривать взглядом толпу. Я была уверена, что он недалеко, и все остальные ученики — тоже. Они не могли не прийти.
Но среди такого количества людей, да ещё в таком гвалте, мне было совсем некомфортно, к тому же я не умела нагло расталкивать людей с целью пробиться поближе к главному действию. И вскоре толпа вынесла меня на периферию, хотя мне показалось, что я всё-таки узрела тень Учителя неподалёку от Иуды.
Вдруг кто-то дотронулся до моего плеча, я обернулась и увидела крайне обеспокоенного Фому.
— Анна! Пойдём отсюда, здесь небезопасно!
— Подожди. Расскажи мне, что случилось. За что казнят Иуду?
— За предательство. Он продал нашего Учителя первосвященникам за горсть монет. Прокуратор Понтий Пилат пощадил его, но первосвященники настояли на распятии.
— Я не верю тебе, Фома! Не хочу верить!
— Я сам не верю своим глазам. Но хочешь, я посажу тебя на плечи, и ты увидишь нашего брата Иуду, несущего свой крест на Голгофу?
— Каждый несёт тот крест, на котором впоследствии будет распят. Так, по-моему, говорил наш Учитель Иисус.
— Я не помню, чтобы он так говорил.
— Но почему он не помог Иуде? — праведно возмутилась я. — Одно слово Учителя — и ученика бы отпустили!
— Сказывается, что ты с нами не так давно. Неужели не понимаешь, что это — ещё один урок Учителя? Может быть, самый важный в нашей жизни?
Я притихла. Фома, казавшийся раньше странным и не вызывающим доверие, за предыдущее мгновение стал намного ближе.
— Вспомни, что Учитель говорил нам вчера, после того, как римские легионеры схватили Иуду?
Конечно, я помнила… но не могла вымолвить ни слова. Ведь вчера я «не была» в теле Анны…
Фома извлёк из кармана обрывок пергамента с понятными только ему знаками, и зачитал:
Какое-то время я стояла просто ошарашенной. Вернул меня в действительность прокатившийся по толпе небывалый гул удивления. Могучий Фома, не долго думая, подхватил меня на руки и водрузил к себе на плечи, благо, весила я меньше килограмма. И то, что мы увидели, не поддавалось осмыслению. Я вцепилась в плечи Фомы и заворожённо наблюдала.
Учитель находился в окружении солдат, а Иуда лежал на земле рядом с крестом. Один из солдат, видимо, командир, громко воскликнул:
— Ещё раз повтори, что ты сказал! Я хочу, чтобы тысяча жителей Иерусалима засвидетельствовала твои слова, иначе меня казнят за пособничество осуждённому.
Учитель повернулся к людям и произнёс:
— Этот человек ни в чём не виноват. Отпустите его, а если вам обязательно нужно кого-то казнить, то казните меня.
— Вы берёте вину этого осуждённого на себя?
— Да. И вину, и крест его беру.
— Все слышали? — заголосил командир. — Этот святой человек добровольно идёт на казнь вместо осуждённого Иуды Искариота! Как твоё имя, достойнейший из достойных?
— Иисус Назаретянин.
Тысяча людей восхищённо зашептала это имя, передавая его из уст в уста. Наконец оно дошло и до Фомы, который обернулся к следующему человеку и прошептал:
— Учитель Иисус Назаретянин.
— Зачем он сделал это? — засомневалась я, но меня, к счастью, никто не услышал.
Тем временем командир легионеров подошёл к Иуде:
— Ты свободен.
Иуда бросился в ноги нашему Учителю и услышал:
— В раю нет места греху и спасению.
Затем Иисус подошёл к кресту и с помощью солдат водрузил его на спину. Никто из римлян не осмелился даже пальцем его тронуть, зато Иуду грубо толкнули в толпу со словами:
— Заберите своего предателя!
— Надо помочь ему! Его растерзает толпа! — сказала я Фоме.
— Ты права.
Я спрыгнула с плеч своего брата и устремилась за ним. Фома распихивал находящихся в недоумении и шоке горожан. Я прорывалась за ним, и буквально через несколько секунд мы оказались около места расправы над Иудой. Фома неожиданно резко остановился, и я по инерции врезалась в его широкую спину. Выглянув из-за неё, я услышала:
— Анна, не верь своим глазам!
Я увидела и… не поверила. Пару минут назад, когда на глазах у всех Учитель принял крест Иуды, я была шокирована — как и остальные обыватели. Но сейчас… сейчас толпа находилась в счастливом неведении относительно творящих самосуд десяти мужчин, и только мы с Фомой окончательно потеряли дар речи, а я к тому же — ещё и дар слуха.
Тем не менее Фома говорил, вернее, цитировал нашего Учителя:
— Люди! Вы не ведаете, что творите! Не судите да не судимы будете! Опомнитесь, заблудшие! Остановитесь на мгновение! Убедитесь — ваш разум не повинуется душе вашей!
Андрей, Пётр и ещё восемь учеников наконец, услышали Фому, перестали избивать Иуду длинными палками и обратили на нас внимание.
— Из-за этой трусливой собаки погибнет наш Учитель! — крикнул Матвей.
— Богу богово, а предателю предателево! — согласился Яков.
— Иди домой, Фома! Ты всегда во всём сомневался, и даже сейчас не поддерживаешь нас! — обвинил Симон.
— Стойте, братья… — неожиданно прошептал Иуда, и все притихли, только Андрей недоверчиво пробормотал:
— Сейчас каяться начнёт.
— Прежде чем вы забьёте меня до смерти, я хочу, чтобы вы знали правду, — Иуда поднялся на колени и вытер рваным рукавом хитона кровь с лица. — Я не предавал нашего Учителя. Но я знаю имя
