избавиться. Ты дала моему повару стрихнин. Поэтому у него так посинели губы, его тошнило, он задыхался и не мог ничего сказать. Я всегда подозревал, что его поторопили отправиться на тот свет. Теперь я точно знаю, ведь Конгрион во всем признался.
Но яд, убивший старика, мог не подействовать на сильного мужчину сорока семи лет, поэтому ты захотела испытать его на одном из своих рабов, не так ли? Как ты выбрала свою жертву, Клавдия? Он что, был нерадив или обидел тебя? Или же он просто подходил по возрасту и телосложению?
Она уставилась вдаль и не говорила ни слова.
— Бедняга — быть рабом у такой хозяйки! А раз уж ты убила его, то не пропадать же трупу! И еще раз запугать Гордиана! Ты снова приказала отрубить ему голову и отправить в мое поместье. Его, как и Немо, обнаружила моя дочь. Неужели ты настолько хладнокровна, что тебе ничего не стоит так обескуражить маленькую девочку? Вероятно, да, ведь ты показала, что и не на такое способна.
Клавдия резко встала.
— Я пришла сюда не для того, чтобы меня судили, и уж тем более ты. В твоем послании говорилось, что нам нужно решить вопросы и достигнуть взаимопонимания. Давай, делай свое предложение, оставь обвинения на потом.
— Садись, Клавдия. Ты ведешь себя как убийца, когда суд перечисляет его преступления.
— Отравить раба — не убийство.
— Ах да, но кража чужого ребенка — уж наверняка преступление.
— Хватит! — сказала она и повернулась, чтобы уйти. Я схватил ее за плечи и силой опустил на пенек.
— Ты поклялся, что не причинишь мне вреда! — крикнула она и вынула короткий кинжал из-под туники. Я выбил его из ее руки, и она закрыла лицо руками. Я огляделся по сторонам — никого вроде не было.
— Да, Клавдия, я поклялся и сдержу свое слово, хотя никто из людей и богов не обвинит меня, если я задушу тебя прямо здесь, собственными руками. Послушай, что я хочу сказать, отбрось свое высокомерие. Не отрицай, что хотела отравить меня. Конгрион и в этом признался! Ты потеряла терпение. Проходили месяцы, и вот ты решилась на убийство свободного гражданина — ах, всего лишь выскочки-плебея! Ты думала, что без меня тебе удастся убедить Экона и Вифанию продать тебе поместье, или ты их тоже решила отравить?
Это должен был сделать Конгрион. Твой раб убеждал его в этом, но он отказывался. Это было уже слишком для него. Клемента он убил из чувства самосохранения, но убить хозяина — слишком большое преступление. И вдруг оказалось, что их разговор подслушивает маленькая девочка. Остальное тебе известно. Единственное, чего я не могу понять, — с какими мыслями ты отправила Диану в заброшенную шахту, где она могла легко погибнуть или умереть с голоду? Или потом ты забрала бы ее и продала в рабство куда-нибудь в Остию, пока ее родители плакали бы от горя?
Глаза Клавдии дико сверкнули. Я пододвинулся к ней, чтобы она не могла убежать.
— Я сказал, что не трону тебя, хотя в данный момент и жалею об этом обещании. Тебя следовало бы наказать, Клавдия, — за двуличность, за высокомерие, за убийство, за похищение ребенка, за то, что ты заставила так страдать Вифанию. Но твои кузены не станут терять времени даром и сидеть сложа руки, они примутся мстить мне, и когда же наша вражда закончится? Я слишком многое повидал в этом мире, чтобы верить в справедливость и правосудие, божие или людское. Мы сами творим свою справедливость, своими руками, и я хочу предложить тебе сделку, здесь и сейчас.
— Сделку?
— Взаимное соглашение, Клавдия, и назад мы уже больше не оглянемся. Мои сыновья не согласятся, они считают, что тебя нужно уничтожить, как бешеную собаку. Вифания тоже не обрадуется. Она хочет выцарапать тебе глаза. Но они подчинятся моему решению. А решение мое таково, что тебе должно достаться это поместье.
Она так посмотрела на меня, что я решил, что она не слышала моих слов. Потом она посмотрела вниз, и глаза ее замерцали.
— Это шутка, Гордиан?
— Не шутка, а сделка. Тебе достанется поместье, как ты и хотела, а мы переедем в Рим, где хранятся все записи, и я перепишу поместье на тебя. А в обмен…
Она повернула голову и настороженно посмотрела на меня.
— В обмен ты подаришь мне дом на Палатине, который тебе завещал Луций, вместе со всей обстановкой.
— Это невозможно!
— Почему? Зачем тебе дом в городе? Он для тебя ничего не значит.
— Это роскошный дом, он стоит целое состояние!
— Да, он, пожалуй, будет стоить больше, чем все поместье, особенно принимая во внимание коллекцию статуй, роскошный мрамор, элегантную мебель в комнатах и расположение на Палатине. Ценный дом. Мне кажется, тебе неприятно, что в нем будет жить такой недостойный человек, как я, ну что ж, Луций ведь хотел, чтобы мне досталась часть его наследства, и я от своего не отступлюсь. Он думал, что больше всего радости мне доставит поместье. Мне тут было хорошо, но из-за него у меня множество неприятностей.
Ты же, с другой стороны, страстно мечтаешь получить его. Ты удвоишь свои владения, станешь предметом зависти своих родственников. Так что, как ты понимаешь, обмен равноценен. Ты можешь предложить что-нибудь другое?
Она смотрела вниз и дрожала.
— Из-за тебя я пустилась на хитрости и подлости, Гордиан, но разве ты не понимаешь, что значит для меня эта земля? Я мечтала о ней, еще будучи девочкой. Мне снилось, что она моя. Но она досталась Луцию. И каждый год я радовалась, что он не женился и не оставил наследника, ведь всегда был шанс, что я переживу его и она станет моей. Терпение, терпение! Потом, правда, Гней стал жаловаться на свою судьбу, и было решено, что он первым вступит во владение чьим-нибудь наследством. Но все равно надежда была. И вдруг Луций решил оставить поместье какому-то незнакомцу из города — ах, ты даже не представляешь, каким это было ударом для меня! Земля ушла от меня навсегда! Но теперь…
— Значит, ты принимаешь условия?
Она глубоко вздохнула.
— Ты хочешь, чтобы я оставила дом на Палатине нетронутым. Так следует поступить и с поместьем.
Как легко она перешла от мечтаний к делу, подумал я.
— Конечно, к чему мне сельский инвентарь в городе?
— А рабы? Они останутся?
— Да, кроме тех, что я привез с собой.
— И Арат тоже останется?
— И Арат.
— Жестоко передавать его в руки такой хозяйки! Но как Арат обойдется без поместья, ведь он уже много лет только и делал, что управлял им.
— А как насчет Конгриона?
Я уставился в голубое небо.
— У меня все права казнить его, — сказал я тихо.
— Никто не обвинит тебя, — заметила Клавдия, задумчиво изучая свои пальцы. — Хотя тебе трудно будет убить его, тебе такие вещи не нравятся.
— Сам я убивать не буду. Предательство его немыслимо — заговор против хозяина, похищение хозяйской дочки. Если бы я разгласил это, то сколько бы нашлось желающих побить его камнями в назидание другим рабам! Но ведь тогда стало бы известно и о твоей причастности.
Клавдия нервно перебирала пальцами.
— Можно, например, продать его, чтобы избавиться, — сказал я. — За такого искусного повара много заплатят. Но как можно передать его в другие руки и не предупредить о его коварстве, и кто купит его, узнав правду? Нет, я долго думал — Конгрион остается в поместье, хочешь ты того или нет.
