— Дай мне посмотреть на письмо, — сказал я и взял пергамент у него из рук. — Ты всегда так тщательно читаешь между строк?
Он пожал плечами.
— Папа, ведь я твой сын. Разве ты не рад моему приезду? Разве ты не этого хотел?
— Да. Да, я рад, что ты здесь. Мне нужно с кем-нибудь поговорить.
Я сел на пенек и приподнял бурдюк с вином.
Экон кинул свою шляпу на траву и опустился рядом со мной.
— Забавно, — сказал он, похлопывая ладонями по шершавой поверхности, — этот пенек такой теплый, несмотря на то, что находится в тени. На нем кто-то сидел до меня?
Я покачал головой и вздохнул:
— Да, хорошо это или плохо, но ты истинный сын Сыщика!
— Не удивительно, что у тебя такое кислое лицо, — сказал Экон, вытягивая босые ноги среди густой травы и греясь под послеполуденным солнцем.
Пока мы разговаривали, тени удлинились. Я все ему рассказал, все, что случилось за последний месяц, а что я позабыл, он выудил из меня своими расспросами. Бурдюк лежал между нами опустошенный. Кони стояли привязанные к небольшой скале, а Билбон дремал в тени.
— Значит, ты предполагаешь, что мертвое обезглавленное тело принес в конюшню Марк Целий, как тайный знак? — спросил Экон, задумчиво глядя вниз, на дом.
— А кто еще?
— Ну, кто-нибудь с другой стороны, — предположил он.
— С какой стороны? Вот в чем вопрос.
— Значит, ты не веришь, что Целий представляет Цицерона?
— Кто знает? Когда я попросил у него письменных гарантий от самого Цицерона, он отказался, хотя и не без причин. Он не хочет, чтобы я был напрямую связан с Цицероном.
— Мы можем обойтись и без него, — сказал Экон. — Я сам могу передать послание Цицерону так, что никто не заметит, и получить от него ответ.
— И что тогда? Предположим, что Цицерон уверит нас в том, что Целий — действительно его агент во вражеском лагере, — разве Цицерон умеет читать чужие мысли? Целий говорит, будто притворяется, что он сторонник Катилины, а на самом деле он служит Цицерону. Но что, если он предатель вдвойне? Вдруг он и на самом деле сторонник Катилины? Так что, если я соглашусь на его просьбу, то так и не узнаю, в чьих интересах меня заставили действовать. Меня словно бросили в яму со змеями — одни более ядовиты, другие — менее, но все они кусаются. Что за выбор — выбирать, какая из змей укусит тебя! И это в то время, когда я считал, что навсегда выбрался из этой ямы…
— Но вернемся к телу, — сказал Экон настойчивым тоном. — Ты говоришь, что это было послание от одной стороны другой?
— Это совершенно очевидно. Загадка Катилины. Голова без тела и тело без головы. Если я хочу согласиться с предложением Целия, то я должен ответить: «Тело без головы». Я сомневался, и вот ответ появился в моей конюшне! Через пять дней после того, как Целий вернулся в Рим. Рановато он начал на меня давить, не правда ли?
— Но только если послание не пришло с другой стороны, как ты заметил.
— Но значение этого послания одно и то же, какая бы сторона его ни послала. Мне нужно сделать то, что мне предложили, — принять Катилину в своем доме. Я тянул с ответом, и вот меня принудили ответить, испугали мою дочь, взбудоражили мой дом.
— Ты думаешь, это сделал Катилина?
— Не думаю, что Цицерон мог скатиться до таких действий.
— Это мог бы сделать и Целий, без ведома Цицерона.
— Да хоть бы и он, какая разница? Кто-то просто решил показать мне, что я в его власти.
— Значит, ты уступил и попросил меня дать ответ Целию.
— У меня не было выбора. Я послал тебе письмо, потому что мог доверять тебе и действительно в глубине сердца надеялся на твой приезд. Не думаю, что мой ответ Целию задержался из-за твоего отсутствия в Риме. Странно, что не последовало никаких действий с его стороны. С момента его отъезда и до появления тела прошло едва пять дней, сейчас же миновал срок более чем в два раза больший. Ты передал мой ответ Целию только вчера, а в промежутке ничего не случилось.
— Приближаются выборы консулов. Собирая голоса избирателей, политики и их приспешники с ног сбились. Наверное, они забыли о тебе на какое-то время.
— Если бы только они забыли обо мне навсегда!
— Или же…
— Да, Экон?
— Возможно, послание — тело — пришло совершенно с другой стороны.
Я едва кивнул.
— Да, я думал об этом. Ты хочешь сказать, мне его подкинули Клавдии.
— Из того, что ты мне про них рассказал, я понял, что они уже угрожали тебе и решили не ограничиваться в средствах. Что там Гней Клавдий сказал насчет убийц?
— Что-то вроде того, что можно нанять в Риме людей, они придут сюда и «прольют немного крови на землю». Или, по крайней мере, мне так передали его слова. Но, как большинство горячих молодых людей, он только грозился, насколько я полагаю.
— А если нет? Его слова наводят на мысль, что он вполне способен оставить труп в конюшне, чтобы напугать тебя.
— Но почему труп без головы? Нет, слишком невероятное совпадение. А если он и хотел кого-нибудь убить, то почему этого Немо, чье имя я даже не могу определить? Почему не одного из моих рабов или не меня? Нет, я подумал раз-другой о Клавдиях, но никаких доказательств их причастности к происшествию не нашел…
На какое-то время Экон задумался.
— А ты расспрашивал своих рабов?
— Не прямо. Я не хочу, чтобы они узнали о Немо. А то — прощай дисциплина.
— Чего ты осторожничаешь? Другие бы вовсе не беспокоились насчет рабов. Они бы подвергли их пыткам, пока бы не обнаружилась правда.
— Другие могут и всех рабов заменить на новых; а я не могу. Кроме того, не в моих правилах действовать жестокостью, ты ведь знаешь. Никто из них ничего подозрительного не видел и не слышал.
— Как же так? Принести тело на конюшню так, чтобы никто не видел, — для этого нужно знать, где в данный момент работают или спят рабы, а для этого, в свою очередь, нужно договориться или расспросить рабов. Может, тебя предали?
Я пожал плечами.
— Я рассказал тебе о своей ссоре с Аратом.
Экон покачал головой.
— Ты же присутствовал на бесчисленных судебных разбирательствах, папа. Представь себе, как Цицерон разбивает твои подозрения. Ты просто не любишь его.
— Я и не обвиняю его. Я никого из рабов не обвиняю. С тех пор как подавили восстание Спартака, римские рабы не восстают против своих хозяев.
Мы посидели в тишине, передавая друг другу бурдюк. Наконец Экон сжал челюсти и нахмурил брови, что, как я знал, предполагало наличие у него некоего решения.
— Мне все это не нравится, папа. Мне кажется, тебе следует покинуть поместье и вернуться в город. Здесь ты в опасности.
— Ха! Покинуть провинцию и переехать в Рим ради безопасности? Ты бы уж лучше посоветовал для скорости плыть против течения. Или покинуть спокойные воды и войти в стремнину ради безопасности.
— В спокойной воде могут быть опасные подводные течения.
— А в стремнинах прячутся острые камни. И водовороты, засасывающие тебя.
— Я говорю серьезно, папа.
