спаивали, и наживались. Какие зверства были во время опиумных войн! Накалывали младенцев на штыки, жгли людей живьем. Изучи историю Китая, и ты поймешь, что такое империализм. Знаешь, как об этом писали китайцы? «Державы считали Китай куском мяса, лежащим на кухонном столе, приготовленным к порубке…» У них из поколения в поколение копится ненависть к колонизаторам! Наверно, каждый китаец может сказать: моего деда сожгли или убили англичане…
— Ты дай мне почитать эту книгу! — попросила Маша.
— Почитать! Она же на китайском языке. Я тебе расскажу потом подробнее, только не сейчас, — я совсем забыл, что у нас сегодня заседание сектора. Сегодня в семь часов.
Маша раскрыла его чемоданчик, но не обнаружила там ни мыльницы, ни мочалки: Костя забыл их в бане.
Через неделю он забыл в бане другую мыльницу и нижнюю рубашку, а еще через неделю оставил там весь чемоданчик, но вовремя спохватился, обнаружив на вешалке, что нечем заплатить гардеробщику.
Вот какой был Машин муж Костя Добров. Можно ли было рассчитывать на его серьезную помощь в хозяйстве? Конечно, нет.
Пришлось заниматься хозяйством самой. Конечно, Маша не перемалывала фарш по два раза. Напротив, она умудрялась в одной кастрюле варить сразу три блюда. Она варила кусок мяса, приготавливала овощи, нужные для супа, и бросала их туда одновременно с несколькими целыми картофелинами и головкой цветной капусты. Потом вынимала по очереди цветную капусту, картофель и мясо, а в кастрюле оставался суп. Жаль, что компот приходилось все-таки варить отдельно…
Она приспособилась и справлялась со своими обязанностями удовлетворительно. Если Костя, вспоминая мамины разносолы, капризничал и отказывался от какой-нибудь еды, Маша демонстративно покупала себе дешевого студня и садилась есть рядом с Костей. Костя волновался, просил ее обедать с ним вместе, но Маша отказывалась. Она сумела объяснить ему, что всякие его капризы она рассматривает как подчеркивание его финансового превосходства, а это не может не обидеть ее. Постепенно он перестал капризничать с едой, потому что вовсе не хотел расстраивать свою жену.
Все напряжение дня, все заботы вознаграждались встречами в тот поздний час, когда Зоя уже спала в своей плетеной колыбельке. Можно ли говорить об этом словами? Может быть, музыка способна рассказать о том счастье, какое испытывают двое влюбленных. Они понимали друг друга с полуслова, без слов, они оба чувствовали малейшие колебания в настроениях друг друга, угадывали взаимные желания. Казалось, они перестали быть отдельными существами и поняли сокровенный смысл выражения, которое часто употреблялось в случайных обывательских разговорах. «Как ваша половина?» Да, каждый из них был половиной другого, и никакая сила не смогла бы разбить этого единства.
Никакая сила… Но почему же все пожилые говорят, что со временем люди надоедают друг другу? Почему бывают измены, почему люди расходятся, перестают любить друг друга? Ведь любят не в силу сознания своего долга, любят потому, что любят.
Когда Маша говорила об этом с Костей, он отвечал: «Не всем же так везет, как повезло нам с тобой. Мы сошлись по любви, мы не ошиблись друг в друге, значит, мы никогда не охладеем друг к другу. Я, например, знаю наверняка. Мне всю жизнь никого не будет надо, кроме тебя. Я живу для своего любимого дела, и единственное, что нарушало мое равновесие, это сознание моего одиночества. Теперь я нашел тебя или ты нашла меня, все равно, и теперь мне ничего больше не нужно. У меня есть такой дядька, брат отца, на которого я похож. Он всю жизнь любил только свою жену, никогда не изменял ей»
Маша училась уму-разуму у героини романа Чернышевского Веры Павловны. Правда, что нельзя показываться мужу растрепанной, неряшливой, грязной. Конечно, на первых порах он не заметит этого или простит. Но так ли берегут драгоценное чувство, делающее людей счастливыми и уверенными в себе? Почему перед чужими мы прихорашиваемся и приодеваемся, а дома готовы ходить бог знает в чем? Почему, ожидая гостей, мы чисто прибираем в доме и ставим на стол цветы, а в своей семье, в будни, можем не заметить пыли под шкафом, голый стол нас не огорчает? Не сами ли мы разрушаем то дорогое, что достается нам в годы беспечной юности?
Одежда никогда не занимала Машиного внимания. В университет она ходила в какой-то юбчонке и сереньком свитере или в не новом темно-синем суконном платье. Нарядной одежды у нее просто не было, и она не замечала этого. Чтобы выглядеть аккуратно дома, она сшила себе халатик из дешевого розового ситца, разрисованного кольцами.
Костя обратил внимание на ее наряды, когда ему пришлось показаться с ней на людях, — он взял билеты в театр и знал, что сидеть будет рядом с сослуживцами. Маша надела свое синее платье, и он остался недоволен. Надела юбку со свитером, и Костя забраковал снова. Он остановился на юбке с шерстяной светло-розовой блузкой, и то только потому, что выбирать было не из чего.
— Завтра я поведу тебя покупать платье, — сказал он ультимативно. — Я давно тебе говорил, надо позаботиться, наконец, и о тряпках.
Он не забыл своих слов, и на другой день они уже ходили по мануфактурным магазинам. Маша оказалась полным профаном: она даже не знала, сколько шерсти нужно на платье! Она никогда не шила себе из нового, а довольствовалась перешитыми вещами. Она была выше этих тряпичных страстей. И сегодня в магазинах все показалось ей страшно дорого.
Костя настоял, и они купили ей на платье. Пришло время, когда он повел ее на какой-то вечер в свой институт. Он водил ее, одетую в новое платье, горделиво, словно показывал всему институту. Ему казалось, что прелестнее женщины нет в целом городе, не стоит и искать.
Еще когда они были в театре, возникло обстоятельство, ставшее поводом к первой ссоре.
Они взяли билеты не в молодежный театр, — Маше вовсе не хотелось встретить случайно Семена или его болтливого приятеля. Они пошли в театр оперы и балета, названный недавно именем Кирова. Давали «Хованщину».
Но надо же было так случиться, что именно в этот день, именно в этот театр заявился не кто иной, как сам Семен с какой-то своей новой знакомой. Он сидел в первых рядах партера, а Маша с Костей сидели в бельэтаже и не видели их. Но во время антракта они столкнулись в фойе, нос к носу.
Семен кивнул Маше, она ответила тоже небрежным кивком. Семен остановил изучающий взгляд на Косте, и Костя, конечно, не мог не заметить этого.
— Кто это такой? — спросил он Машу вполголоса, когда они отошли в сторону.
— Это отец Зои, — ответила она, виновато взглянув на мужа.
Константин изменился в лице. Брезгливая гримаса, потом глаза сощурились, а губы крепко сжались. Отец Зои… А он, Костя, пытается разыгрывать роль Зонного отца, разрешает называть себя папой… Напрасные старания! Этот женский угодник с масляными глазами может прийти в любой день и потребовать ребенка. Человек, который обнимал Машу, который раздевал ее и говорил ей тысячу ласковых слов. Может быть, тех самых, какие сейчас говорит ей он, Костя…
Маша сразу почувствовала возникшее отчуждение. Он ни о чем не хотел больше говорить, он забыл об опере. И даже во время спектакля, сидя рядом с ней, он думал только об этом противном Семене, испортившем весь вечер.
Весь следующий антракт они молчали. Маша пыталась разговорить Костю, отвлечь от досадных мыслей, но не тут-то было! Он заморозил свое лицо, он не улыбался, он не слушал ее. Он ходил или сидел рядом, но это была одна видимость: вероятно, ему было бы приятнее сейчас оказаться где-нибудь в другом месте и одному.
Домой ехали молча. Но самое страшное заключалось в том, что, придя домой, Костя тоже не пожелал разговаривать ни о чем и тотчас лег спать, даже не поцеловав ее и не пожелав спокойной ночи.
Что же делать в таком случае? Подождать, потерпеть? Это было не в Машиной характере, Ей хотелось тотчас все выяснить, все понять и ликвидировать конфликт. Но заговаривать об этом первой она не хотела. Что она, виновата, что ли, в чем-нибудь? Он же знал, что у нее ребенок, знал, что отец этого ребенка жив и здоров и находится в Ленинграде. За что же он сердится?
Она ворочалась в постели, не находя себе места. Уснуть было невозможно. Все рушилось, все падало в пропасть. Он ее больше не любит.
От одной этой мысли Маше стало так страшно, так тоскливо, что на глазах выступили слезы. С таким терпением, так долго она дожидалась именно его, именно этого человека, дождалась, он полюбил ее, и вот… Злится, ненавидит только за то, что кто-то другой обнимал ее до него. А где же он был прежде?
