— А ты зови меня: Центральный рынок.
Он был крупный, медлительный, исполненный достоинства. Настоящий кочевник. Легко, по его словам, мог съесть за один раз полпуда вареной баранины.
После института я видел Цыден-Жапа гораздо чаще. А Цырен как-то прислал мне письмо, где сообщал, что покинул Улан — Удэ, живет со стариком — отцом в Читинской области, в степном Забайкалье, пасет скот и находит в этом удовлетворение. Он сообщал мне также, что в Москве у него готовится книжка, что он написал за последнее время «голов двадцать стихотворений», как он выразился, и просит меня перевести их. Подстрочники он пришлет позже. Я ответил ему, что давно уже, с тех пор как начал писать и прозу, перестал переводить и не могу сделать исключения даже для него, ибо остальные друзья, которые уже смирились, тоже этого потребуют.
Потом я получил от него мелкоисписанную открытку, где он поздравлял меня с Новым годом.
Так и вижу вьюжную лютую степь и костер в ее неохватном просторе.
Теперь нет уже и самого Цырен-Базара Бадмаева.
Б. Балтер и О. Генри
В студенческие времена мой однокашник Борис Балтер сказал в компании по поводу какой-то неожиданности, что это похоже на рассказы Отто Генри.
Мы были курсе на втором, от силы на третьем.
Одни не обратили внимания, другие слегка удивились, я же спросил:
А почему ты его называешь Отто?..
Боря, сделав ударение на первой букве, наставительно разъяснил:
— О. Генри! Отто! А кто же еще?..
— А, может быть, Оноре? — не согласился я. — Или Оливер, Огюст, Орест?..
Трудно передать выражение ошеломленности, застывшее на его лице.
Чтобы как-то снять напряжение, я добавил:
— Олег, Отар…
Обладатели двух последних имен с нами учились.
Силен был Боря в своей решительности, — командир полка, Однако этот казус заставил меня заглянуть в энциклопедию. Настоящее имя писателя О. Генри было — Уильям Сидни Портер.
А про знаменитого английского футболиста Бобби Чарльтона Балтер много лет спустя сказал одному нашему критику:
— Он напоминает мне Ромена Роллана…
Тот бурно изумился:
— Но почему?
Выяснилось, что Боря имел в виду Ролана Быкова.
Вася Федоров и «Мертвые души»
Я как-то случайно обнаружил, что мой однокашник по Литинституту Вася Федоров не читал «Мертвых душ».
Встречаю его однажды и говорю:
— Привет, иностранец Василий Федоров!..
Он очень удивился:
— Почему иностранец?
А между тем в первой же главе Павел Иванович Чичиков, осматривая губернский город, куда недавно прибыл, среди прочего наблюдательно отметил… «магазин с картузами, фуражками и надписью: “Иностранец Василий Федоров”»…
Конечно, подобная мелочь быстро забывается читателем, но не в том случае, когда фигурируют его собственные имя и фамилия.
Тут уж, согласитесь, не забудешь.
Бушин и Новицкий
После войны в Литературном институте читал лекции j профессор Павел Иванович Новицкий. Старый большевик и одновременно интеллигент, театрал, друг вахтанговцев. Он вел спецкурс по советской литературе и отдельно по Маяковскому.
У него был глубокий, низкий, богатый интонациями голос, отчетливо слышный даже из коридора. Полуседые прямые волосы падали на лоб.
Были времена борьбы с космополитизмом, эстетством, низкопоклонством и прочими тогдашними опасностями.
Шло партийное собрание. На трибуне студент Владимир Бушин. Он говорил о бдительности и о том, что у нас она не на должной высоте. На кафедре марксизма-ленинизма, говорил он, висит портрет Ленина. Но это не портрет Ильича. Это портрет артиста Штрауха в гриме Ленина. Вот до чего может доходить близорукость.
И вдруг из зала раздался хорошо поставленный бас Новицкого:
— Вы это говорите потому, что думаете, будто Штраух еврей. А Штраух — не еврей.
Бушин сбился, растерялся.
— Нет, — ответил он, — я говорю не потому, что так думаю. — Он помолчал и спросил Новицкого: — А что, Штраух действительно не еврей?
Зал, как говорится, лег.
Телеграмма Хрущеву
Шестьдесят второй год. Карибский кризис.
Хрущев спроста решил разместить советские ракеты под самым американским берегом. Что из этого получилось — известно.
Но энтузиазм был большой, и не только у нас. Молодые кубинские бородачи понравились многим. Я встречался тогда с итальянскими учеными, они были от Кастро в восторге.
Сидели мы в нашем писательском ресторане, ужинали. Оказались за одним столом случайно, но знали-то друг друга хорошо — учились вместе. Солоухин, прекрасный грузинский поэт Отар Челидзе, мы с
