были пересмотрены вторично, и добавлены имена казненных в Сормово около 1568–1569 гг., убитых 9 октября 1569 г. вместе с князем Старицким, а также — замученных в Новгороде и Пскове зимой 1569/1570 г. и в июле-августе 1570 г. Затем верхняя и нижняя границы поисков были расширены, дьяки подняли судные дела за зиму 1564/1565 г. и ноябрь 1575 г. После этого свитки пересматривались еще по крайней мере трижды, в Синодик были включены пять дел, которые относились к летним месяцам 1571, 1572 и 1575 гг. В самом конце записаны имена лиц, казненных по делу князя Горенского зимой 1564/1565 г.{603}
Помимо Синодика в Кирилло-Белозерский монастырь посылались «милостыня» и «память», включавшая имена тех, кто не вошел в общий список опальных. Таким образом, работа с судными списками велась на протяжении длительного времени. Дьяки неоднократно пересматривали дела и выявляли имена тех лиц, с которых снималось обвинение в «измене». Выявление критериев, по которым отбирались те или иные судные дела, и сопоставление их с датами дипломатических приемов или торжественных выходов государя, не входит в задачу данного исследования. Вместе с тем нельзя не заметить, что определенная закономерность присутствует: включенные дела в основном тяготеют к большим церковным праздникам, таким как Пасха и Николин день (память св. Николая Мирликийского отмечается 6 декабря, 9 мая и 29 июля).
В середине апреля 1582 г., когда сомнения в беременности царицы Марии Нагой полностью отпали, Иван IV принял решение вступить в брак с представительницей английского королевского дома. Доктор Якоб был вызван к государю 18 апреля «и по вспросу в разговоре сказывал царю и великому князю, что есть в Английской земле удельного князя дочь девка Мария, а королевне де она племянница». Доктор предложил свои услуги в матримониальных переговорах{604}.
В Лондоне не знали, что доктор Якоб приступил к лечению и его знания способствовали выздоровлению Ивана Грозного. В мае 1582 г., по случаю прибытия в Англию русских послов Писемского и Ховралева, для Елизаветы I была составлена «память» с приложением вопросов, которые следовало прояснить в ходе первой аудиенции. В частности, королеве рекомендовалось «спросить о здоровье царя и его сыновей: на это будет отвечено, что один из них умер. Благоволить Ея вел-во воспользоваться случаем спросить при этом, где был во время болезни этого сына доктор Якоби, ея лекарь, которого она рекомендовала царю, и как могло случиться, что он не был ранее допущен в присутствие царя; так как по великому искусству в его науке можно предполагать (если только наука могла это сделать), что он спас бы сказанного царского сына».
Королеве не пришлось укорять царя за невнимание к доктору Якобу. В «памяти» русским послам, составленной также в мае, было предусмотрено заявление следующего содержания: «Касательно письма, которое ваше величество писала ему с лекарем вашего величества, с доктором Робертом [Якобом], ‹…› и он (царь. — Л.Т.) принял на свое содержание лекаря вашего высочества и тех, кто с ним прибыли, и наградил их щедрою своею милостью и устроил их по их достоинству»{605}. Посол Федор Писемский и подьячий Ховралев были уполномочены договориться в предварительном порядке о заключении союзнического договора и скреплении его браком Ивана IV с Марией Гастингс. В случае удачного заверешения дипломатических переговоров царь намеревался царицу Марию «оставить и зговорить за королевину племянницу». Мария Нагая, скорее всего, подобно предыдущим четырем женам государя являлась «экспериментальной» супругой. Ее ожидали насильственный постриг и ссылка в монастырь.
Уже по прибытии русских послов в Лондон стало ясно, что негоциации затянутся на длительное время: аудиенция была отложена на неопределенный срок по причине карантина — при дворе королевы многие болели оспой. В исходе осени в Лондоне получили известие, что царица Мария Нагая благополучно родила мальчика 19 октября 1582 г. Английское правительство отклонило брачные препозиции русского царя под предлогом того, что лицо королевиной племянницы подпорчено оспой. Но истинной причиной, очевидно, было то, что некоторые пункты договора не устраивали лордов Тайного совета.
Переговоры сдвинулись с мертвой точки весной следующего года, когда из России прибыл переводчик Егидий Кроу. Он передал тайный наказ Ивана IV, «отданный по поводу случившихся обстоятельств, относительно прибытия» царя в Англию. О каких именно обстоятельствах шла речь, осталось неясным. Источники не сообщают о каких-либо дворцовых заговорах, покушениях на жизнь царя или смутах в этот год. Скорее — наоборот: весной 1583 г. в Москве получили радостное сообщение о покорении Сибири отрядами Ермака, а в мае того же года было заключено Плюсское перемирие со Швецией. Возможно, высказанное царем желание прибыть в Англию со всей казной и породниться с королевой представляло собой некий дипломатический ход.
Обдумав сообщение, переданное через Кроу, английское правительство удовлетворило пожелание государя. В мае состоялись смотрины Марии Гастингс в саду королевского дворца. Русский посол нашел, что она «ростом высока, тонка, лицом бела, очи серы, волосом руса, нос прям, у рук пальцы тонки и долги». В июне королева подписала верительные грамоты, подтверждавшие полномочия посла Джерома Боуса. Он был направлен в Москву для переговоров о заключении оборонительно-наступательного союза, о возмещении убытков купцам Московской компании, о посреднической роли королевы в переговорах Ивана IV c королем Швеции, о предоставлении царю политического убежища в Англии, а также о возвращении на родину аптекаря Френшама, поскольку его престарелый отец желает увидеть перед смертью сына и «оставить ему во владения те земли и имущество, которые он для него собрал». По поводу заключения брака с Марией Гастингс послу предписывалось сказать, что «девица впала в такое расстройство здоровья», что ей не под силу будет совершить длительное морское путешествие. В личном письме к Ивану IV королева отметила, что посланный в предыдущем году Роберт Якоб столь же любим ею, как и Джером Боус, что первый — «лицо испытанное и стяжавшее многие похвалы», второй — вовремя «попался на глаза». Королева писала, что ожидает со стороны государя самого «лучшего благорасположения» к доктору{606}.
В Москве поняли прозрачный намек Елизаветы I. Дипломатические переговоры велись на двух уровнях. Официальная часть проходила в Золотой палате между царем и Джеромом Боусом, секретная — в приватных комнатах между дьяком Посольского приказа Щелкаловым и Робертом Якобом. Закулисные переговоры настолько обнадежили царя, что все требования Боуса по возмещению убытков английским купцам были удовлетворены. Казалось, ничто не могло поколебать государя в решении скрепить союзнический договор через брак с какой-либо родственницей королевы. Возникшие разногласия с послом Боусом по поводу вероисповедания невесты он намеревался уладить с помощью своего духовника и доктора Якоба{607}.
По словам Горсея, «если бы сэр Джером Баус знал меру и умел воспользоваться моментом, король, захваченный сильным стремлением к своей цели, пошел бы навстречу всему, что бы ни было предложено, даже обещал, если эта его женитьба с родственницей королевы устроится, закрепить за ее потомством наследование короны. Князья и бояре, особенно ближайшее окружение жены царевича — семья Годуновых, были сильно обижены и оскорблены этим, изыскивали секретные средства и устраивали заговоры с целью уничтожить эти намерения и опровергнуть все подписанные соглашения»{608}.
Неизвестно, удалось ли Годуновым или другим ближним людям осуществить преступные намерения, но в разгар переговоров Иван IV заболел. Джером Боус назвал болезнь «отвратительной». По словам Джерома Горсея, «половые органы [царя] стали страшно распухать».
В свете тяжелого состояния здоровья государя пожелание Боуса, высказанное частным порядком, оказалось неприемлемым и нарушило ход переговоров. Непомерность запросов посла выразилась в том, что он просил «дать “отпуск” Ричарду Френшему, английскому аптекарю, его жене и детям с разрешением вывезти из России все товары, которые он там приобрел. Такой же «отпуск» — для Ричарда Элмеса, английского хирурга. И такое же разрешение на выезд для Джейн Рикардс, вдовы голландского доктора Бомелиуса, который по причине преступных сношений с польским королем был сожжен заживо в Москве в 1579 (так! — Л.Т.) году»{609}.
