а там, в Москве Лера, Лерочка, Леруня. Он сам себе дивился — что, брат Игнаша, влюбился? И сам себе отвечал — факт, влюбился. А может, и вовсе полюбил? Она такая… Нежная, но характер — будь здоров! Ни разу не написала, не позвонила, как мы и договаривались… А может, просто я ей ни на фиг не нужен? Другая, если бы влюбилась, уж разок бы эсэмэсочку сбросила… Мол, скучаю, жду… Я ведь задержался почти на три недели, неужто не волнуется?
— Игнаш, ты чего такой задумчивый, а? — спросил его звукорежиссер.
— Есть о чем подумать, — улыбнулся Игнат.
— О прекрасной даме?
— Знаешь, а ты недалек от истины.
— Она будет тебя встречать? Хотелось бы взглянуть, у тебя, говорят, отличный вкус!
— Еще чего!
— Она замужем, что ли?
— Отвянь, Филипп, за пределами съемочной площадки твое мнение не учитывается.
— А ты чего грубишь? Я, между прочим, могу дать хороший совет младшему товарищу…
— По поводу чего?
— Если твоя дама не замужем, нагрянь к ней неожиданно, как гром среди ясного неба. Сразу все поймешь.
— Совет твой уж больно неоригинален, брат Филипп. Сам разберусь.
— Дело твое, как говорится, была бы честь предложена, — обиделся Филипп.
В аэропорту Сеула Игнат уже вытащил из кармана телефон, повертел в руках и спрятал обратно. Пожалуй, и в самом деле лучше нагрянуть неожиданно и сразу все понять… Матери он тоже не стал сообщать о точном сроке своего возвращения, она всегда страшно волнуется во время его перелетов. Поставлю соседок перед свершившимся фактом, решил он. Почему-то он ни на секунду не поверил снимкам, присланным около месяца назад, где его Леруня была запечатлена в обществе красавца Никиты Александрова, только посмеялся над наивностью дурочки Милады. А кому, кроме нее, это могло понадобиться? Ничего крамольного на этих фотографиях не было. А выражение лица Леруни свидетельствовало о полнейшем ее равнодушии к Александрову. Уж я-то помню, какое у нее было лицо, когда мы танцевали там, в Киеве. Столько на нем читалось… А тут — милая вежливая улыбка, не более того. И мучиться ревностью из-за такой улыбки попросту глупо. Сейчас важно только то, что отразится на ее лице при виде меня…
Прошло уже больше двух месяцев, а от Игната ни слуху ни духу. До отъезда детей у меня свободной минутки не было, но вот позавчера они улетели и уже ночью я получила от них сообщение: «Мамуля, прилетели, все супер! Бабушка встретила! Едем в Рабат! Дедушка Франсуа классный! Идет мелкий дождик! Целуем тебя!» И едва я перевела дух, как сразу меня кольнуло — а что с Игнатом? Наверное, просто забыл обо мне… Мало ли таких скоропалительных романчиков у него было… ну еще один, подумаешь… Надо просто выкинуть его из головы. Тем более его мамочка уже готова меня со свету сжить. Как-то вскоре после скандала, который она закатила моим детям, я, встретив ее во дворе, вежливо с ней поздоровалась. Она меня ответом не удостоила. Тогда я спросила, что, собственно, произошло. О Боже, чего я в ответ наслушалась!
— Вы, дамочка, и не мечтайте о моем сыне, ничего у вас не выйдет! Конечно, брошенке с двумя детьми охота захомутать знаменитого кинооператора, да еще такого прекрасного во всех отношениях парня, как мой Игнаша, но ему-то это зачем? Ему свои детки нужны, а не незнамо чьи. Имейте в виду, у Игната есть девушка, молоденькая, красивая, не вам чета, они любят друг друга, а вам тут, дамочка, ловить нечего, так и запомните! Ишь чего надумала!
Я молча выслушала этот вполне хамский монолог, но просто так проглотить этот ушат дерьма я, конечно же, не смогла. Я смерила ее ледяным взглядом и произнесла только:
— Ку-ку!
Повернулась на каблуках и ушла.
Правда, дома дала волю слезам. Потом позвонила Соне и все ей рассказала.
— Да ну, Лерка, все естественно, не может же бабе дважды повезти со свекровью.
— Да какая она мне свекровь? Откуда?
— Потенциальная. А ты в курсе, насколько велико ее влияние на любимого сыночка?
— Почем я знаю?
— Скоро узнаешь.
— Или нет.
— Это почему?
— А может, он давно уже вернулся.
— Нет, он возвращается завтра.
— А ты откуда знаешь? — ахнула, и сердце ушло в пятки.
— Узнала по своим каналам.
— Сонь, ты серьезно?
— Более чем. Если очень надо, могу узнать даже номер рейса, поезжай в аэропорт, встреть его.
— Ни за что на свете!
— Почему?
— А я гордая. Меня не хотят, навязываться не стану.
— Мамаша его тебя не хочет, что, впрочем, довольно естественно, согласись? А про него мы этого пока не знаем. Но мчаться в аэропорт, пожалуй, и вправду не стоит. Поглядим, как будут развиваться события. Думаю, он прорежется дня через два, пока очухается после перелета, то, се, словом, раньше четверга вряд ли. Короче, контрольный день пятница.
— Сонь, а вдруг он вообще не прорежется? — всхлипнула я.
— Вот не думаю. Но если так, то это значит только одно.
— Что?
— Что он просто не твой кадр.
— Ох, Сонька, если б ты знала, до какой степени он мой кадр…
— Я тебя умоляю! Кому нужна любовь без взаимности, да еще в наше время, да еще с такой мамочкой? Поверь, такая баба любую взаимную любовь отравит. Она же тебя априори возненавидела. А ведь точно ничего знать не может. Словом, постарайся лучше вообще выкинуть из головы этого типа, по крайней мере пока он не появился. Займись нашим тошниловом-мочиловом, отвлечешься, и для дела полезно.
— Да мне бы от этого тошнилова отвлечься, мозги уже плавятся…
— Та к езжай куда-нибудь. А давай вместе куда-нибудь к морю мотанем, работать и там можно, вдвоем дело веселей пойдет, а?
— Я подумаю.
— С тобой все ясно. Будешь ждать явления Игната.
— Сонь, как ты думаешь, дождусь? — и сама ужаснулась заискивающим ноткам в своем голосе.
— Если он не полный дебил, дождешься.
Я всхлипнула.
— Вот еще вздумала — реветь из-за мужика.
— Понимаю, глупо, но он такой…
— Знаю, знаю, трепетный трепач!
Из аэропорта Игнат поехал к себе. И, как ни странно, не стал сразу звонить матери, хотя обычно именно так и делал. Почему-то сегодня не хотелось. Он увидел, что в квартире прибрано, на письменном столе аккуратной стопочкой лежат оплаченные счета и квитанции и сдача с оставленных им денег. Сколько раз он говорил матери, чтобы брала эти деньги себе, тем более, что каждый месяц он дает ей деньги в зависимости от состояния кармана, больше или меньше, но никогда не менее пятнадцати тысяч. Мать всякий раз смущается, но знает, что спорить с ним по этому поводу бессмысленно. А вот на кухонном столе он обнаружил придавленную сахарницей записку: «Игнаша, позвони сразу, как приедешь. Есть
