Быстро пошелъ Джорджъ въ свою квартиру, и еще быстрѣе зароились мысли въ его головѣ, пробужденной къ дѣятельности роковою вѣстью о встрѣчѣ съ непріятелемъ, котораго, впрочемъ, и безъ того ожидали съ часу на часъ, давнымъ-давно. Кчему онъ волочился, и что теперь значила вся эта интрига? Тысячи разнородныхъ предметовъ, одинъ за другимъ, мелькали въ его разгоряченномъ мозгу. Кчему онъ жилъ до сихъ поръ, и какая судьба ожидала его впереди? Вотъ у него жена, молодая и прекрасная, младенецъ, можетъ-быть, котораго не суждено ему увидѣть никогда, никогда!.. О, какъ-бы онъ желалъ воротить назадъ гибельныя событія этой несчастной ночи! Какъ бы хотѣлъ онъ съ чистою совѣстью сказать послѣднсе прости этому нѣжному и невинному созданію, которому онъ такъ дурно отплатилъ за его безпредѣльную любовъ!
Его мысли сосредоточились, наконецъ, исключительно надъ его супружескою жизнью. Въ эти три недѣли онъ страшно проматывалъ свое материнское наслѣдство. Какъ онъ былъ вѣтренъ, безуменъ и безпеченъ! Случись теперь роковое несчастіе — что можетъ онъ оставить своей бѣдной Эмми? О, какъ онъ былъ теперь недостоинъ въ ея глазахъ!.. Да и зачѣмъ онъ женился на ней? Онъ неспособенъ къ супружеской жизни. Зачѣмъ онъ не послушалъ своего отца, который всегда былъ къ нему, болѣе или менѣе, великодушенъ? Надежда, угрызенін, честолюбіе, нѣжность и своекорыстные расчеты поперемѣнго наполняли его сердце.
Джорджъ Осборнъ сѣлъ за столъ и написалъ письмо къ своему отцу. Уже свѣтало, и заря прокрадывалась черезъ опущенныя сторы, когда онъ положилъ перо. Онъ запечаталъ конвертъ и набожно поцаловалъ сдѣланную надпись. Ему пришли въ голову тысячи трогательныхъ и нѣжныхъ сценъ, происходившихъ нѣкогда между нимъ и отцомъ, и онъ съ огорченіемъ припомнилъ свой послѣдній разрывъ съ мистеромъ Осборномъ-старшимъ.
Кончивъ письмо, Джорджъ заглянулъ и вошелъ въ спальню своей жены. Амелія лежала спокойно, съ закрытыми глазами, и онъ былъ радъ, что она спитъ. По возвращеніи съ бала домой, онъ увидѣлъ, что его деньщикъ уже дѣлаетъ приготовленія къ отъѣзду: деньщикъ понялъ сдѣланный ему сигналъ — быть какъ можно осторожнѣе, и продолжалъ всѣ эти приготовленія съ таинственною важностью, быстро, тихо и безмолвно.
— Что жь теперь? думалъ мистеръ Джорджъ, разбудить ли Амелію, или ограничиться запиской къ ея брату, который поутру извѣститъ ее о моемъ отъѣздѣ.
Задавъ себѣ этотъ вопросъ, онъ пріотворилъ дверь спальни, взглянулъ на жену, и потомъ, воротившись въ свой кабинетъ, написалъ письмо. Но теперь онъ опять былъ въ спальнѣ.
Амелія не спала, когда онъ первый разъ вошелъ въ ея комнату, но она смежила свои глаза изъ опасенія, чтобы мужъ не разсердился. Но когда онъ воротился въ другой разъ, ея робкое сердце успокоилось мало-по-малу, и она осмѣлилась поворотиться къ нему лицомъ, притворяясь на всякой случай, что дѣлаетъ это во снѣ. Джорджъ на цыпочкахъ подошелъ къ постели, и, притаивъ дыханье, началъ пристально наблюдать ея кроткое, нѣжное и блѣдное лицо, при слабомъ мерцаніи ночной лампы. Ея темныя, густыя рѣсницы сомкнулись, и одна рука, бѣлая и нѣжная, выставилась изъ-подъ одѣяла.
Великій Боже! Какъ она была невинна, чиста, плѣнительна, нѣжна, благородна, и какою безпріютною казалась она въ этомъ мірѣ! А онъ? Праведное небо! Онъ былъ неблагодаренъ, низокъ, пустъ и глупъ!
Пораженный стыдомъ и угрызеніями совѣсти, Джорджъ Осборнъ стоялъ у изголовья постели и смотрѣлъ на спящую жену. Ему ли, зачерствѣлому эгоисту, молиться объ этомъ невинномъ созданіи? Онъ не смѣлъ и думать о молитвѣ; однакожь, уста его невольно шевелились и, казалось, онъ произносилъ: «Благослови ее Богъ! Благослови ее Богъ!» Онъ подвинулся еще ближе и молча склонился надъ ея блѣднымъ лицомъ.
И когда онъ нагнулся такимъ-образомъ, двѣ нѣжныя ручки тихо обвились вокругъ его шеи.
— Я не сплю, Джорджъ, пролепетала бѣдная женщина, давая теперь полную волю слезамъ, отъ которыхъ надрывалось ея собственное сердце.
Отчего же ты не спала, беззащитное дитя? Кому и для чего понадобилось твое безвременное пробуждеиіе?
Звуки военной трубы огласили брюссельскую площадь передъ ратушей, и быстро распространились отъ нея по всѣмъ концамъ. Загудѣлъ пронзительный шотландскій рожокъ, барабаны загремѣли и весь городъ встрепенулся.
ГЛАВА XXIX
«Ура! товарищи, въ походъ!
Прощай, красотка молодая!»
Читатель жестоко ошибется, если вздумаетъ включить насъ въ число военныхъ романистовъ. Мы не имѣемъ никакихъ притязаній на этотъ титулъ, и наше мѣсто среди мирныхъ гражданъ. Какъ- скоро палуба опустѣла, мы смиренно спускаемся въ трюмъ и терпѣливо ждемъ развязки. Мы не пойдемъ за Трильйоннымъ полкомъ далѣе городскихъ воротъ, и въ ту пору, какъ майоръ Одаудъ вступаетъ на свою дѣйствительную службу, мы отретируемся назадъ къ его супругѣ и другимъ прелестнымъ дамамъ, оставшимся въ обозѣ.
Не удостоившись чести быть приглашеннымъ на балъ, описанный нами въ предъидущей главѣ, господинъ майоръ Одаудъ могъ привольно наслаждаться тѣмъ естественнымъ и здоровымъ покоемъ, котораго не суждено было въ эту ночь вкусить его товарищамъ, любителямъ свѣтскихъ удовольствій.
— Послушай, Пегги, другъ ты мой любезный, ласково сказалъ майоръ своей супругѣ, нахлобучиваясь колпакомъ на сонъ грядущій, черезъ день или черезъ два, я полагаю, зададутъ намъ такого рода балъ съ музыкой и выпляской, какого еще не видывали многіе изъ этихъ господъ.
И въ заключеніе этой сентенціи, онъ выпилъ стаканъ грога, предпочитая это скромное удовольствіе шумнымъ наслажденіямъ легкомысленнаго свѣта. Мистриссъ Пегги сначала сердечно сокрушалась, что жестокая судьба лишила ее удовольствія отрекомендовать почтенной публикѣ свой тюрбанъ и райскую птицу; то въ скоромъ времени, извѣстіе, полученное отъ супруга, сообщило другое, болѣе серьёзное направленіе ея мыслямъ.
— Вотъ что, Пегги, душа ты моя, сказалъ майоръ своей супругѣ, тебѣ бы не мѣшало этакъ разбудить меня минутъ за тридцать до барабанной тревоги. Ты ужь потрудись приготовить мои вещи, и потомъ, какъ будетъ половина второго, толкни меня въ бокъ. Легко станется, душа моя, что къ завтраку ужь я не ворочусь.
Съ этими словами, предвѣщавшими неизбѣжное наступленіе похода, господинъ майоръ Одаудъ пересталъ говорить, и погрузился въ сладкій сонъ.
Мистриссъ майорша Одаудъ, какъ добрая жена и расторопная супруга, приняла теперь къ свѣдѣнію, что ей слѣдуетъ держать ухо востро. Оставаясь нъ юбкѣ, папильйоткахъ и кофтѣ, она рѣшиила не спать всю ночь.
— Что и говорить, какой теперь сонъ! подумала мистриссъ Пегги въ глубинѣ души, — выспаться успѣю завтра и послѣ завтра, когда не будетъ больше добраго моего Мика.
И она принялась укладывать его дорожный чемоданчикъ, весьма удобный для помѣщенія въ маломъ объемѣ многихъ, совершенно необходимыхъ вещей. Затѣмъ она вычистила его шинель, фуражку, походный мундиръ и другія статьи военнаго туалета. Само-собою разумѣется, что въ глубокіе карманы шинели она не забыла помѣстить многія прохладительныя снадобья, со включеніемъ увѣсистой плетёной фляжки коньяку, до котораго майоръ былъ особенно охотникъ въ дорогѣ, потому-что коньякъ, въ самомъ дѣлѣ, превосходный напитокъ. Кончивъ
