– Какая?
– «А нам все равно».
– Привет! – подскочил Диман. – Это же из «Бриллиантовой руки». Не видел?
– Нет.
– Темнота, – обозвал меня Диман.
– Хорошая картина?
– Полный блеск.
– Про что?
– Долго рассказывать. Но песенка!.. Никулин поет. А еще там драка – со стула свалишься.
Я поднялся.
– Куда ты?
– Смотреть «Бриллиантовую руку».
– А, ну давай, – сказал Диман. – Толковая картина.
Я пошел не в кино, а домой. Почему-то не могу я долго быть с Диманом. С ним я могу погонять в футбол, ну у телека посидеть немного – и все. Где же мне найти настоящего друга? Где?
Дома я взялся дочитывать «Кон-Тики».
Но тут вошла мама и сказала, что ко мне заходили Виталька и Таня.
– Зачем? – спросил я.
– Но знаю, мне они не доложили.
– Ты бы спросила.
Мама пожала плечами:
– То ты говорить, зачем я вмешиваюсь в твои дела, а теперь я виновата, что не расспросила. – И она вышла.
«Зачем же я им понадобился? – размышлял я. – Вместе заходили. И Таня, и Виталька. Лучше б одна Таня».
И вспомнились мне стена, и окно, и силуэт в расплывчатом, зеленоватом свете.
Стучат но рельсам колеса. Покачивается вагон. За окном мелькают в темноте огни: иногда одинокие, случайные, а иногда их много, целые россыпи – это поселки и города убегают куда-то назад.
И все это не в кино, не на экране, а на самом деле.
До чего же здорово, черт возьми! Ругаться нехорошо, я знаю. Мама бы мне сейчас сделала замечании. Но, во-первых, я это не вслух сказал, а во-вторых, я еду без мамы. Еду один! Ну разве но здорово?!
Я даже заснуть не могу, так здорово! Все кругом спят. В полутемном вагоне и храп, и какое-то бормотание сквозь сон, а я не хочу спать, не могу – лежу на верхней полке и смотрю в окно. Хотя смотреть-то без толку: ничего не видно. Кроме огней.
Темнота. Огни, огни, огни… Снова темнота. Даже чернота, как в пузырьке с тушью. А вот огонек. Один… второй… И все. Больше нет. Опять темнотища…
Я перевернулся на спину. Надо же такому случиться! Я еду в Москву. Напротив меня спит Виталька, а на нижней полке – Таня. Нет, я не из-за них поехал. Но из-за Тани. Я давно хотел увидеть Москву. А Таня – это так уж получилось, что едем вместе. Правда-правда!
Я, конечно, знал, что бывают в жизни неожиданности. Помню в третьей четверти контрольную по алгебре.
У отличника Ольмана одни ответы, а у меня – другие (мы алгебру всегда по Ольману проверяем). Все узнали, как он решал, стали скорей исправлять, бумажку передают друг другу. Но возле моей парты стоит Илья Васильевич как вкопанный и не отходит. Нинка Малявина глазом на меня косит, а передать бумажку эту самую боится. Что делать? И тут как раз звонок. Сдали мы тетрадки. «Ну, – думаю, – погорел». И вдруг на следующий день принес Илья тетради – у всех «пары» и «трояки», и лишь у меня пятерка. Это по алгебре! Я глазам своим не верил.
А еще как-то поехал с ребятами за грибами. Все полные корзины насобирали, а у меня на донышке две сыроеги перекатываются, раскрошились уже совсем. Ребята смеются, спрашивают, не буду ли я носильщика брать. А я молчу: не везет. Ничего не поделаешь. И вижу вдруг: у одного куста зажигалка лежит. Да такая красивая! Я поднял. Щелк – крышка отскочила, и заколыхался у меня в руке огненный язычок. «Made in Poland» на зажигалке написано. Польская, значит.
Виталька подскочил ко мне, тоже пощелкал, а потом говорит:
– Где нашел?
Я показал. Он чуть всю землю под кустом не перерыл. Только что искать! Зажигалка не гриб, одна возле другой не растет.
Подошел Диман, повертел в руках зажигалку, поджег сухой прут, проговорил:
– В порядке штукенция. Где нашел?
Я опять показал на куст, но Диман видел, как там шарил Виталька, и остался на месте.
Потом Виталька вновь принялся разглядывать мою зажигалку, без конца щелкал крышкой, хотел ножом отвернуть винтик. Но Диман предупредил:
– Сломаешь, не ковыряй. Виталька отдал мне зажигалку.
– Польская что!.. – сказал он. – Австрийские лучше.
– Ну и ищи себе австрийскую, – ответил я. – А мне эта сойдет.
– «Сойдет»! – передразнил Виталька. – Ее нужно хозяину вернуть.
– А где ж хозяина-то искать? – спросил я. Понятно, если б нашел я ее в трамвае, или в автобусе, или хотя бы в магазине, сдал бы – и все дела. А тут кому сдавать – лешему, что ли?
– Положи под куст, хозяин вернется и найдет, – сказал Виталька.
– Привет! – бросил Диман.
– Приветик! – повторил я за ним. Виталька промолчал: наверное, сам вспомнил поговорку про иглу в стоге сена.
– Тогда давай спрашивать у всех, – сказал он.
– У кого – у всех?
– А кто в лесу встретится.
– Давай, – согласился я.
– Ерунда, – сказал Диман. Он протянул мне корзину с грибами. – Махнемся: ты мне – зажигалку, я тебе – грибы?
– Нет, – покачал я головой.
– Точно, – вздохнув, признал Диман, – зажигалка лучше.
– Бери мои, – предложил Виталька, – у меня одни белые.
Но я меняться не стал. Мы пошли дальше и встретили старика. Палкой он отгибал нижние ветки у елочек.
– Вы зажигалку не теряли? – спросил я.
– Зажигалку?
– Ну да. – Виталька уже был тут как тут, рядом со мной. – Зажигалку.
– Нет, не терял. – Отогнув ветку, старик увидел гриб, наклонился, срезал его под корень.
– Польскую, – добавил Виталька.
– Что?
– Зажигалка, говорю, польская.
– И польскую тоже не терял. Я некурящий. – Старик положил гриб в ведерко и двинулся к поросли березок.
– Глухой хрыч, – выругался Виталька. – Еще за грибами ходит.
– А что, грибы пищат, что ли? Ему их слушать не надо, – сказал я.
Диман засмеялся, а Виталька поджал нижнюю губу.
Потом мы встретили женщину с девочкой.
– Спросить? – толкнул я Димана в локоть. Диман посмотрел на женщину, потом на девчонку и сказал:
– Не стоит.
– Бывает, что и женщины курят, – заметил Виталька.
