– ? – отпрянул от меня Пеночкин. – С какой стати?
– Или вы? – повернул я голову к Аганесову.
– Я твоя бабушка, – мрачно сказал Аганесов. «Наверное, сел не в ту машину. Какое-то совпадение, – подумал я. – Уйти, что ли, пока не поздно?»
– Идет, – проговорил Пеночкин.
К машине подошел Дим Димыч. Правой рукой он обнимал огромную банку. «Сельдь» – было написано на этой банке.
– Аганесов, – сказал Дим Димыч, – садитесь т руль. Заедем ко мне.
Я перебрался на заднее сиденье к тонкошеему Пеночкину, а на мое место, где были какие-то дополнительные педали, сел Дим Димыч.
– Поехали, – скомандовал он, примостив возле себя банку.
Двигатель зарычал, машина чуть дернулась и остановилась.
– Вы какую скорость включили, Аганесов?
– Эту… – Аганесов зачем-то потрогал рычаг.
– Ну как она называется?
Аганесов молчал.
– Вы включили вторую скорость, а нужно? Аганесов достал из кармана платок, вытер со лба пот.
А я почувствовал себя как бы за партой, как бы на уроке.
– Первую, – шепнул я.
– Первую, – обрадовался Аганесов.
– А вас, Пеночкин, я пока не спрашиваю, – обернулся к нам Дим Диммч.
– Хорошо, – сказал Пеночкин.
Наконец машина тронулась, я снопа стал смотреть в окно. Мне казалось, что мы и так еле двигались, а Дим Димыч все время говорил Аганесову: «Не спеши», «Пропусти машину слева», «Сбавь газ».
Конечно, плестись вот так – удовольствие небольшое. Но все же я еду на автомобиле по Москве! Не на такси с шашечками, а на синей «Волге». Это ничего, что она учебная. Виталька все равно лопнул бы от зависти.
– Куда гоните? Куда гоните? – прервал мои мысли голос Дим Димыча. – Будет своя машина – торопись ее разбить, а эта казенная.
Аганесов в ответ лишь сосредоточенно пыхтел, кудлатые волосы тряслись. Почему-то было его жаль, хоть он и сострил насчет бабушки.
– Подъезжаете к перекрестку, – вновь зазвучал монотонный голос Дим Димыча. – Что нужно сделать?… Повысить внимание, снизить скорость. Запомните, Аганесов, тише едешь – целее будешь.
Неужели можно ехать еще тише? Или эта «Волга» умеет ползти как черепаха?
– Аганесов, – сказал через некоторое время Дим Димыч, – видите на углу продовольственный магазин?
– Вижу.
– А вам нужно взять двести граммов «Чайной» колбасы. Где вы остановите машину?… Сбавьте газ.
– Я не ем «Чайную», – быстро сказал Аганесов.
– Ну хорошо. Двести граммов «Любительской».
– «Любительская» лучше, – оживился Аганесов. – А еще лучше…
– Лучше – хуже! Не в этом дело. Где вы остановите машину?
– Возле тротуара.
– Ответьте подробнее.
– С правой стороны, – выдавил Аганесов.
Дим Димыч устало вздохнул.
– Напротив входа в магазин можно поставить машину?
– Нет.
– Объясните почему.
– Потому что магазин.
– Что – магазин?
– Продовольственный.
– Двойка, Аганесов. Пока поезжайте прямо. Правил движения вы не знаете.
– Знаю, – упрямо сказал Аганесов.
– Не знаете. Вход в магазин был на самом углу, а машину вы можете останавливать не ближе чем за пять метров от перекрестка. Вам все ясно, Аганесов?
– Все.
Как же этот Дим Димыч напоминал нашего математика! Дать бы Дим Димычу в руки кусок мела, а математику сунуть под мышку огромную банку с селедкой, и были бы они как родные братья. А уж про двоечников и говорить нечего. Что взрослые двоечники, что двоечники-дети – никакой разницы. Взрослым, правда, получше: родителей не вызывают.
– Аганесов, скажите, почему автомобиль ставится не ближе пяти метров от перекрестка? Не знаете? А вы, Пеночкин? Тоже не знаете?… Это делается, чтобы машина не загораживала обзор пешеходам и другим транспортным средствам. Водитель хорошо должен видеть, где его тюрьма, а пешеход – где его смерть.
Пеночкин вздрогнул, а Аганссов застучал зубами в такт двигателю.
Нет, пожалуй, взрослым двоечникам хуже: вон их как запугивают.
Кое-как мы приехали к дому Дим Димыча. Когда под номером дома я прочитал название улицы – «Кривоколенный пер.», мне все стало ясно. Значит Дим Димыч и есть тот самый дядя и тот самый муж. Только какой он мне дядя? Это еще бабушка надвое сказала! («Аганесов надвое сказал», – усмехнулся я. А вот тетю Гекту жаль. Наверное, и за столом он выпытывает, что можно есть и пить «водителю транспортных средств» и в каком количестве. А если тетя Гекта ошибается, кричит ей: «Двойка!»
– Пошли, – сказал мне Дим Димыч. – Забирай свою сумку.
И опять я в машине. Опять в синей «Волге» с надписью «Учебная».
До чего же я несообразительный человек! Когда Дим Димыч спросил меня: «Хочешь покататься по Москве?» – мне бы вспомнить и про бесконечные наставления, и про трясущихся Аганесова и Пеночкина, плюнуть бы и сказать: «Нет уж, спасибо». А я-то обрадовался!
И вот теперь уже пошел третий час, как я все «катаюсь» по одним и тем же арбатским переулкам.
Время от времени наша «Волга» останавливалась возле дома, где находились курсы автолюбителей. Дим Димыч сажал в машину новых учеников («Обучаемых», – как говорил он сам) – и начиналось: «Не гоните», «Не торопитесь», «Подъезжаете к перекрестку, что нужно…».
Как же я ругал себя!
– Дим Димыч, – решился я наконец, – а давайте по улице Горького проедем.
– Нельзя.
– Ну но Садовому кольцу.
– Нельзя.
– Ну но… – Но других московских улиц припомнить я не смог и тогда спросил: – Почему нельзя?
– На улицах с большим движением учебная езда запрещена… Корнеев, остановитесь возле булочной. Не забудьте включить правую мигалку.
«Волга» подъехала к тротуару.
– А Красная площадь отсюда далеко? – спросил я.
– На Красную площадь нельзя, – отрезал Дим Димыч, открывая дверцу.
– Я пешком пойду.
– Пешком? – удивился Дим Димыч. – А кататься не хочешь?
– Нет.
– Ну, братец, я вижу, ты зажрался, извини меня. В Москву, называется, приехал. – Он смотрел на меня с сожалением.
Я не знал, как ему объяснить, что не могу я больше ездить по этим Староконюшенным и Сивцевым Вражкам, что хочется мне туда, где большое движение, где шум, где полно народу. А тишины и спокойствия
