Каюта Триники была чистой и комфортабельной, но темное дерево полок для книг и латунные детали электрических ламп вызывали ощущение тесноты и подавленности. Триника сидела за письменным столом в дальнем конце комнаты; на столе был открытый бортовой журнал, и рядом с ним подставка для письменных принадлежностей и латунный, похожий на компас прибор, который использовался для навигации по минным полям Водопадов Возмездия. Она смотрела в окно. Там было уже темно.
Она не узнала Фрея, когда он вошел. Лысый оставил его стоять в центре комнаты. Через минуту, не поворачивая головы, она сказала:
— Спасибо Хармунд. Можешь идти.
— Слушаюсь, — сказал здоровяк и вышел.
Фрей какое-то время нерешительно стоял в центре комнаты, но она не обращала на него внимания. Он подумал, будь я проклят, если позволю ей так с собой обращаться. Он подошел к креслу стоящему у одной из книжных полок и уселся в него. Теперь он мог ждать, пока она соизволит обратить на него внимание.
Его взгляд упал на компас на письменном столе. При его виде им овладело минутное чувство горечи. Это могло бы быть его доказательством. Этот прибор и карты к нему могли бы помочь ему обрести свободу. Он был так близок.
Он поборол это чувство. Не было никаких сомнений, Триника положила его туда, чтобы вызвать именно такую реакция. Сетовать на несправедливость ситуации, в которой он оказался, теперь было бесполезно. К тому же, впервые, насколько он помнил, это было бы просто глупо.
— Ты знаешь, тебя повесят, — сказала она, наконец. Она все еще смотрела в окно.
— Я это знаю, Триника, — ответил Фрей с издевкой.
Только тогда она взглянула на него. В ее глазах читался упрек. И даже боль. Он поймал себя на том, что жалеет, что говорил с ней таким тоном.
— Я подумала, что мы должны поговорить, — сказала она. — Перед тем как это произойдет.
Фрей был озадачен тем как она держалась с ним. От резкой, властной женщины, которую он встретил тогда, в берлоге Шарка, не осталось и следа; и она так же была не похоже на ту, которую он любил все эти годы. Её голос был мягким, казалось слова выходят наружу сами собой, вместе с дыханием. Она выглядела бесконечно уставшей, погруженной в меланхолию.
Все же, опасаясь подвоха, он решил не становиться болваном в ее игре. Он не будет ей сочувствовать. Он будет жестким и циничным.
— Ну, говори тогда, — сказал он.
Возникла пауза. Казалось, она не знает, как начать.
— Прошло десять лет, — сказала она. — Много чего произошло за это время. Но многое осталось… нерешенным.
— Какое это имеет значение? — ответил Фрей. — Прошлое есть прошлое. Оно ушло.
— Оно не ушло, сказала она. Оно никогда не уходит.
Она повернулась и посмотрела ему прямо в лицо.
— Жаль, что у меня нет твоего таланта, Дариан. Жаль, что я не могу с легкостью расстаться с чем-то или кем-то, да так, чтобы от этого не осталось и следа. Запереть отрезок своей жизни в сундук и выбросить ключ.
— Это дается от рождения, — ответил он. Дариан не собирался с ней объясняться.
— Почему ты меня оставил? — спросила она.
Вопрос его удивил. В нем звучали какие-то жалобные нотки. Он не ожидал ничего подобного, когда его вели к ней. Она была уязвимой, обессиленной, неспособной защищаться. Он поймал себя на мысли, что она становится ему неприятна. Куда делась женщина, которую он любил, или хотя бы женщина которую он ненавидел. Ее отчаяние выглядело жалким.
Почему он ее оставил? Воспоминания о тех далеких событиях сейчас казались слишком туманными; было трудно воскресить в памяти, что он тогда чувствовал. Они были затушеваны десятью годами презрения. И, всё-таки, кое-что он помнил. Это были скорее мысли, чем эмоции. Внутренние диалоги во время долгих часов полета, когда он был наедине с самим собой — он транспортировал грузы для компании её отца.
В первые месяцы он верил, что они всегда будут вместе. Он говорил себе, что нашел женщину на всю жизнь. Он не мог себе представить, что сможет найти другую, еще более восхитительную спутницу, и у него даже не возникало желания попробовать.
Но одно дело предаваться мечтам, и совсем другое дело это столкнуться с реалиями жизни. Когда она стала говорить о помолвке, с прямотой, которая раньше казалась ему очаровательной, он перестал так безоглядно боготворить ее. Он стал терять терпение. Он уже не мог без конца потакать её фантазиям. Его улыбка уже не была такой естественной, когда она играла с ним в свои женские игры. Казалось, что её шутки стали заходить слишком далеко. Он поймал себя на том, что он хотел бы, чтобы она была просто благоразумной.
В девятнадцать он все еще был молод. Он никак не связывал свою внезапную угрюмость и раздражительность с надвигающейся угрозой женитьбы. Он говорил себе, что это его желание жениться на ней. В конце концов, было бы глупо отказаться. Не он ли сам решил, что она создана для него.
Но чем больше он старался упрочить их отношения, тем более требовательной она становилась. Устав ждать, или может быть, опасаясь, что ждать придется слишком долго, она сама предложила ему пожениться. Он согласился, но потом еще долго не мог ей этого простить. Как она могла поставить его в такое положение? Выбирать между женитьбой, которой он не хотел, или ее унижением, чего он хотел меньше? У него не было тогда выбора кроме как согласиться, и надеяться найти выход из положения позже.
И все же Триника, казалось, пребывала в счастливом неведении обо всем этом. Хотя его перемены настроения становились все более частыми, видимо они ее больше не беспокоили. Она была уверена, что он от нее никуда не денется, и его просто бесило, что она так рано празднует победу.
К тому времени, когда была объявлена дата свадьбы, мысль о бегстве не давала Фрею покоя. Он спал мало и плохо. Нескрываемое недовольство ее отца только укрепило его в мысли, что из этой женитьбы не выйдет ничего хорошего. Едва образованный, почти без средств, выросший сиротой, Фрей не был подходящей парой для умной и красивой дочери именитого аристократа. Социальные барьеры, которые казались смехотворными в первом порыве страсти, неожиданно стали серьезным препятствием в глазах Фрея.
Он хотел быть пилотом Флота Коалиции и водить огромные фрегаты на север, сражаться с Манами, или на юг, крушить Саммов. Он хотел быть среди тех, кто первым ступит на Новую Вардию или Жагос, когда перестанет бушевать Великий Штормовой Пояс. Он хотел свободно бороздить бескрайнее небо.
Когда он смотрел на Тринику, она улыбалась своей безупречной улыбкой, он видел как его мечта становится все более призрачной.
Это было, когда она забеременела. Свадьба была поспешно перенесена на более ранний срок, и недовольство её отца сменилось полной поддержкой их союза, подкрепленной скрытыми угрозами, на случай если Фрей дрогнет. По ночам Фрея стали мучить приступы паники.
Он помнил ощущение тисков вокруг своей грудной клетки, которые, с каждым днем, приближающим их свадьбу, давили все сильнее и сильнее. Казалось, что ему теперь постоянно как-то не хватает воздуха. Смех друзей, поздравлявших его, звучал как горестная какофония, как кряканье разгневанной стаи уток. Он чувствовал пустоту и усталость везде и всегда. Малейшей просьбы было достаточно, чтобы вывести его из равновесия.
Он помнил, как спрашивал себя, как это будет, если он навсегда останется в таком состоянии.
К этому моменту он уже не сомневался, что не хочет на ней жениться. Но это не означало, что он не хотел быть рядом с ней. Несмотря на все свое раздражение и злость, он почти боготворил эту женщину. Она была его первой любовью, той кто вывел его из холодного, неодушевленного детства в дикий и нерациональный мир, где могут переполнять эмоции. Он просто хотел чтобы все было как раньше, до того момента как она заговорила о женитьбе.
Но мысль, что он может сделать неправильный выбор, приводила его в ужас. А если она действительно создана для него? Не обречет ли он себя на несчастную жизнь? И встретит ли он когда-
