хохол a la girafe, который всегда носит наш добрый король Людовик-Филипп, делали его окончательно смешным. Он удалился, сказав, что идет распорядиться наказанием, и, уходя, бросил взгляд знатока на мои маленькие ноги, обутые в голубые, небесного цвета туфли, вышитые золотом, которые я держала напоказ и с нетерпением передвигала ими. Он и обратил на них внимание, отвешивая нам свои поклоны.
Мы остались втроем с женою управляющего, которая болтала без умолку. Она нам рассказала, что была вдовою смотрителя смирительного дома в Киеве. После смерти мужа она оставила свой дом, которым сама управляла. Генеральша, принявшая в ней участие, взяла ее к себе, и вот уже шесть лет, как она управляет домом.
— Мы дворяне, и я имею крепостных, доставшихся мне в наследство от отца и мужа, который был русский дворянин; он должен был купить несколько крестьян, чтобы продавать правительству как рекрутов. Если бы он не был дворянином, то не мог бы продавать их от своего имени. Но, видите ли, все французы обладают страшным честолюбием. Госпожа не позволяет нам садиться в ее присутствии — ни мне, ни ему. Мы даже и подуматъ-то об этом не смеем. В Польше, где я провела свое детство, большие паны вообще обходятся с бедными дворянами, как со слугами, между тем как они сами имеют крестьян. Я бы у вас охотно купила Марусю. Это товар, легко сбываемый, пока он молод. Я вам дам за нее 700 рублей ассигнациями, но надо ехать в Екатеринослав. Если же до тех пор вы выбьете ей зуб — за нее не будет и полцены.
— Об этом мы поговорим после, — сказала я, чтобы прекратить разговор.
Таким образом, несчастный вымещает на мужиках то, что русская аристократия заставляет его выстрадать, и это печальное отмщение, в своих собственных интересах, не должно чересчур раздражать крестьян, которые мечтают время от времени об ужасном возмездии.
— Несколько раз, — сказала нам жена управляющего, — покушались его убить, и хотя виновные дорого платились за свою дерзость, однако когда-нибудь он может сделаться жертвою ненависти, более ловкой и счастливой. За неделю до нашего приезда была такая попытка, — и она рассказала со всеми подробностями об этой более смелой, чем все остальные, попытке со стороны одного крестьянина, уже давно бывшего его врагом. Однажды, после продолжительного обхода по полям, управляющий сел отдохнуть в глубине оврага, осененного несколькими деревьями. От усталости и жары он начал засыпать, положив около себя два пистолета. Но инстинктивный страх, преобладавший в его сне, позволял ему слышать малейший шум вокруг себя: тело, было объято сном, но душа бодрствовала. Вдруг подозрительный шорох поразил его слух; он тотчас же открывает глаза и видит перед собою мужика, который наклонился поднять один из его пистолетов. Взгляд крестьянина обнаруживал такую свирепость и движения его — такое спокойствие, что нельзя было сомневаться в его намерениях. Управляющий, полуприподнявшись на локтях, с удивительным хладнокровием, зевая, его спросил: что он хотел делать с пистолетом? Мужик, трусливый, как вор, тотчас же принял глупый и лживый вид, свойственный только русским крепостным, и отвечал, что интересовался устройством его. Говоря это, он передал оружие хозяину, не выказав при этом ни малейшего смущения. Этот несчастный чуть было не умер под кнутом. — Малороссиянка прибавила к этому рассказу с совершенно русскою наивностью, что ему было бы гораздо лучше умереть сейчас же, на месте.
Боясь помешать занятиям г. де Гелля, я ушла с женою управляющего в маленький соседний зал. Между прочим спросила у нее, не удивится ли ее муж, если бы мне вздумалось присутствовать при наказании, которое мне так хотелось видеть хотя бы один раз.
— Будьте уверены, сударыня, что мой муж ждет ваших приказаний и начнет не иначе как только в вашем присутствии. Они назначены нарочно для вас; мой муж наскоро собрал людей отовсюду. Боюсь только одного: останетесь ли вы нами довольны?
Я постаралась разубедить ее и продолжала дружески беседовать с нею о разных разностях. Мне не было необходимости слишком торопиться и, кроме того, многое надо было выяснить. Я вовсе не желала, чтобы кто-нибудь воображал, что дело это было улажено. Г. де Гелль занялся у стола приведением в порядок своих заметок, на что имел для этой работы более двух часов. Лошади были заказаны к половине шестого и должны были возвратиться еще с поля. Эти лошади исполняли барщину. Я захотела покататься на них, допустив себе подобную роскошь. Я предупредила ее, что моя прогулка по деревне имеет целью попытаться еще раз походатайствовать перед управляющим за виновных или, по крайней мере, облегчить им наказание.
Нескромная болтливость жены и хвастовство мужа меня сильно озадачили. Он посвятил нас слишком скоро во все подробности своего управления. Всякая администрация, какая бы она ни была, имеет свои секреты и не выставляет их напоказ. Сохранять благопристойность необходимо. Странствуя по России в продолжение двух лет, я принимала довольно деятельное участие в административном управлении с целью ближе познакомиться с первоначальными основаниями хозяйства. Это не было в обычае, и я невольно чувствовала фальшивую ноту. Конечно, никто не станет надевать белых перчаток, чтобы пороть мужиков, и отнюдь не будет разглашать об этом. Наивность его жены заставила меня надолго призадуматься. Засечь до смерти — скверное дело и всегда влечет за собой хлопоты и расходы. Странно, почему она жалела того мужика, который хотел убить из пистолета ее мужа, за то, что он не умер под палкой? Путешествие по Сибири, которое ждет его с сотнями палочных ударов и вырванными ноздрями, конечно, есть казнь, могущая вполне удовлетворить ее.
Позднее причина этого была объяснена мне очень просто: дела с судебными властями причиняют большие убытки, которые не могут быть отнесены на счет господской конторы. Я знала из достоверных источников, что управляющий был на очень хорошем счету у генеральши. Генерал, с своей стороны, имел к нему неограниченное доверие. Впрочем, он не играл большой роли, как будет видно из дальнейшего рассказа. Генеральша сама командовала полком, бригадой и дивизией, и ею все были очень довольны. Его адъютанты, между прочим, обязаны были прислуживать ей, и надо сказать, что генеральша всегда умела отлично выбрать их и даже с двоякою целью. Я знала формулярный список генеральши от ее родного брата. Эти злые намеки на нее исходили от брата. Не берусь отвечать за это. Многие соседние помещики отзывались мне с похвалою об управляющем, как о человеке сведущем в делах и очень исправном в отношении соседей. Он был очень строг к крестьянам и не прощал им ни малейшей оплошности.
— Он иногда слишком суров и слишком требователен, он только что заставил меня высечь рукою палача трех человек, которые должны были идти в сибирские рудники, — сказал мне сам губернатор, — улики против крестьян были очень слабы, но все же принцип власти восторжествовал.
Я похвалила его за быстрое и справедливое правосудие к французу, окруженному врагами. Я играла ногами, желая подразнить его.
— Ваши маленькие, хорошенькие ножки с убедительным красноречием ходатайствуют за вашего соотечественника. Я готов сослать шесть других, будь они невинны, как только что рожденные слоны, — сказал он с грубой, довольно глупой улыбкой.
Я окончательно очаровала губернатора; я имела этого честного человека в кармане, в чем позже убедилась. Он долго не хотел расстаться со мною и возобновил разговор, сказав:
— Все у него в порядке, и порядок этот, в самом деле, удивительный, место исправника всегда к его услугам, я ему говорил об этом.
«Боже мой, — чуть не вырвалось у меня, — да я его совсем не знаю и нисколько не интересуюсь им». Но, к счастью, промолчала.
При прощании он просил позволения посетить меня.
— Уведомьте меня только заранее, и я готова принять вас во всякое время дня и ночи.
Зачем это пустословие и жалобы против аристократии, которая так далека от мысли оскорблять честолюбие управляющего и с удовольствием смотрит на увеличение его капитала?
От самого Екатеринослава длинная дорога прошла незаметно; я только и слышала похвалы своему соотечественнику. Право, я этим возгордилась. Я не имела обыкновения посвящать своего мужа во все мои поступки и цели и часто удлиняла наш предполагаемый путь. Также скрыла от него и удивление относительно нашего милого и любезного парижанина. Генеральша, приглашая меня посетить ее пороги, говорила об управляющем, как об оригинале, извлекавшем пользу из распутных девок, которых она время от времени посылала ему в заточение. Я ей это обещала. Едва прошло три недели, как наш маршрут был установлен, Я не замедлила известить ее об этом. Я не знала, дошло ли мое письмо по назначению. Я только что получила два письма от милой генеральши.
…Все воспоминания сбивчиво проходили передо мною и наполняли мою бедную голову. Мне едва
