даже кнуту по 5 и 6 раз в день. На четвертый день пытки она отправила меня к вам».
«Какую же роль играла здесь мисс Пенелоп?»
Она молчала. Несколько довольно чувствительных пощечин сделали ее сообщительнее.
«Я видела, что была приговорена, и мне опять приходилось соединиться с матерью, которой я очень стыдилась. Бог меня наказал».
«Но, черт возьми, объясните же скорее, что за отношения были у вас с мисс Пенелоп?»
«Она уже назабавлялась со мною и покинула меня совершенно с тех пор и даже еще прежде того, как молодой человек полюбил меня. Со времени его приезда она обращалась со мною, как с равною, окружала меня заботами и уважением, как будто бы я выходила замуж за молодого человека, но она уже не могла более уделить мне ни одной минуты».
«Вы забываете, что приходитесь родною племянницею генеральше; может быть, вы имеете предъявить право на наследство?»
Частью измученная ужасными страданиями, которые ей пришлось перенести в продолжение 5 дней, частью по нравственным причинам (может быть, надежда быть прощенной не совсем еще угасла в ее сердце), но она молчала, что сильно мне надоело. Я начал хлестать ее по плечам плетью, вроде молота, которая и произвела настоящее действие. Плеть развязала ей язык. Она призналась, что уже год спала с своей хозяйкой. Затем рассказ вдруг оборвался; я видел, что девушка имела сказать вещи более важные, но не осмеливалась их высказать. Я ударил ее несколько раз кнутом, и девушка призналась, что она и мисс Пенелоп обожали друг друга. Но что они поклялись перед евангелием никому не выдавать этой тайны: ни генеральше, ни молодому человеку, никому в свете!
«Ваша связь с молодым человеком началась в конце февраля. А когда кончилась?»
«В начале марта месяца».
«Мне вас очень жаль, бедная молодая девушка, тяжелая доля выпала вам; это урок на всю жизнь».
«Мисс Пенелоп обожает меня и спасет. Я ее люблю так сильно, что с радостью приму страдания за нее!»
Не прошло еще недели, как мисс Пенелоп, без провожатого, приехала во всю прыть верхом на лошади. Она отдала мне письмо от генеральши, извещавшей о вашем приезде и посылавшей свои приказания относительно вашего приема и 500 руб. ассигнациями. Мисс Пенелоп тотчас же поспешила возвратиться, чтобы поспеть к чаю генеральши. Она послала в контору за нею и, не говоря ни слова, начала бить ее хлыстом, и каким еще хлыстом — с свинцовым наконечником! Она била им обоими наконечниками. Между тем люди, которым я приказал явиться, пришли. Она била ее до того, что та чуть было не умерла под кнутом; англичанка же, вооружась ручкою плети, представлявшей добрую дубину, била ее по голове и груди. Исполнив свою миссию, мисс Пенелоп, ни с кем не простясь, вскочила на лошадь, которая ждала ее у калитки, и поспешно уехала. В 10 верстах от нас была овчарня, где находился охотничий домик. Мисс держала в этом месте свою запасную лошадь, т<ак> к<ак> от него ей предстояло еще сделать 20 верст. Я, право, не понимаю, какое удовольствие находила она ездить верхом по 60 верст для того только, чтобы избить бедняжку, и так уже едва живую от сухотки.
— Чего вы ждете, — сказала я ему, — скорее уничтожьте ее, если надо, сожгите или что-нибудь другое выдумайте. Ее мать также следует уничтожить. Вас за это наградят, мой милый. Генеральша и мисс думают об этом, но не знают, как взяться за дело, для вас же это ничего не составит. Несмотря на ваш ум — вы просто дурак и ничего более. Послушайтесь меня, освободитесь поскорее от этих двух женщин. Вы из-за них потеряете свое место, уверяю вас.
Богадельня была перед нами, впереди деревни; ее отделял от нас только овраг; нас всегда провожала горничная. Комната была полна женщинами различного возраста. Одни обрабатывали пеньку, другие сучили толстые веревки из конопли. Это походило на англичан, которые вводят такие же жестокие наказания в своем Рабочем доме. Работа эта очень тяжела для пальцев наказываемых: перебирая пеньку, можно каждую минуту их порезать, что причиняет сильную боль. Средство излечиться от боли, которое кажется сначала ничтожным, — это продолжать работу без перерыва. Генеральша говорила мне, смеясь, что она слишком засматривается на мужчин; если этого не будет сегодня, то случится завтра. «Я не допустила бы вас уехать, не предложив вам средства ознакомиться с этим делом. Если же вы его не желаете принять, то девушка все равно будет наказана; это уже решено». Я не могла отказаться; так или иначе следует, чтобы девушка была наказана. Действительно, она была мила и имела вид девушки, всегда жившей в хорошем доме. Я всегда выходила из себя от ее смелого вида, всегда готового возмутиться.
— Оказалось, что я обращался с нею очень жестоко, и она поступила в исправительный дом совсем измученная. Я ее скоро нашел. Глаза ее всегда дышали злобою и казались готовыми обвинить меня в дурном обращении с нею из-за удовольствия или просто из любопытства. Я приказал ее высечь кнутом, чтобы ускорить ее близкий конец. Милосердие тогда только хорошо, когда коснется самого себя. Ее злые глаза угрожали мне местью, если бы только она когда-нибудь встала. Это было весьма возможно, хотя генеральша ни в чем не могла упрекнуть ее. Я позвал мать и приказал высечь ее кнутом. Она будет это помнить до конца своих дней, которых ей остается немного прожить. Я позвал старшую дочь, едва уже двигавшуюся, но не имел мужества наложить на нее руки.
Она умерла от сухотки, как уже мне говорил управляющий. Последний заявил мне, что ввиду дружеских отношений, которые связывали меня с генеральшею, для меня было необходимо оставить воспоминания о посещении тюрьмы. В случае сильной усталости я могу удалиться в соседнюю комнату. Я спросила его, присутствовала ли другая сестра при наказании. Он ответил, что это обязательно.
Мы пошли в соседнюю комнату, и я стала расспрашивать о пище, которая давалась заключенным. По правде сказать, я не знала, есть ли у него время отвечать на мои вопросы. Когда я вошла туда, то увидела несчастную совсем умирающей. Ей оставалось жить несколько дней, может быть, несколько часов. (Мои заметки совсем перепутаны и не занумерованы; после стольких лет очень трудно разобрать их.) Выходя от заключенных, он сказал мне, что на 20 человек, находящихся в комплекте, выдается на день 1
— А работницы модных магазинов?
— Это другое дело, сударыня, им каждый день дают говядину и суп; их хорошо кормят. Но они зарабатывают гораздо более. Все, что затрачивают на их продовольствие, они возвращают обильной работой. Содержательницы модных магазинов оказывают еще большую жестокость, с которою мы, управляющие, не знакомы. Видя, что розги причиняют лихорадку и отнимают драгоценное время, палочные удары — мешают работе, они в большинстве случаев вводят моду выбивать зубы железным прутом, т. е. аршином. Это не отнимает времени и долго заставляет помнить о страданиях; их часто не забывают до конца жизни. Это имеет за собою то преимущество, что страдания повторяются время от времени, не оставляя за собою ни малейших следов. Все это гораздо экономичнее. Сначала они выбивают им зуб с одной стороны, через два или три года — на другой, затем, но это очень редко, вышибают передние зубы; впрочем, таких немного. Часто употребляются утюги, что является одним из очень хороших средств к исправлению. Они проводят им 2 или 3 раза по спинам своих работниц и их учениц. Правда, это очень больно, но зато не мешает работе и даже сидеть, и в то же время есть верное средство, к которому они прибегают в минуту гнева и нетерпения, что случается довольно часто: они берут все, что только попадается им под руку, и немилосердно бьют неумелых работниц, случается даже, что горящей головней. Но, поразмыслив хладнокровно, они предпочитают из всех средств более действительное — это выбивать зубы. Я далек от мысли бросать камнями в наших дам. Суммы, получаемые ими, очень велики, ущерб же, причиняемый неумелой работницей, стоит не одной, а нескольких челюстей. Работницы ничего бы лучшего не желали, как поменяться положением с нашими деревенскими женщинами, но сделать это не в их власти. Они поставляются в наши модные магазины своими хозяевами, по окончании ученья снова возвращаются к своим владельцам или же помещаются в качестве мастериц в модные магазины, которые платят за них владельцам большие оброки.
Я видела крестьян, убирающих на поле свое сено. Всякий раз управляющий, при встрече с крестьянином, бил его палкою; там он встретил четырех несчастных, которых стал бить без счету. Наложив на троих крестьян наказание и сильно избив их, он обратился ко мне с следующей речью:
— Барщина налагается на них безвозмездно вне рабочего дня. Это необходимо.
