укусила твоя Оксана.
– Зачем укусила? – удивился тот, не желая верить, что дядя Саша только что изуродовал девушке лицо.
Гунявый рассмеялся и полез в карман за сигаретами.
– Ты, горбатый, совсем дурачок или только прикидываешься? – бродяга чиркнул спичкой. – Поимел я ее, понимаешь? – он запыхтел, раскуривая «примку». – А чё? Баба она общая, никому ни жена, ни сестра, правда ведь, братан? – Гунявый скосил глаза, наблюдая за собеседником. – Я ж не Любку тронул – она Папина.
До Славки, наконец, дошел смысл происшедшего. Он застонал. «Оксану… Мою Оксану… Какой-то мерзавец…» Белое пятно ярости застлало собой остальной мир, какая-то непонятная и страшная, но уже знакомая сила свела ему скулы, невероятно крепко сжала кулаки и бросила его тело на обидчика Оксаны. Они оба упали на траву и, хрипя от напряжения, пытались вцепиться друг другу в горло. Но силы оказались неравны – Гунявый всё сильнее сжимал крепкие узловатые пальцы на Славкиной шее. «Воздуха не хватает, воздуха! – отец подбрасывает Славку высоко вверх, и он макушкой касается яблоневой ветки. Славке очень приятно, но он ворчит: – Хватит, не маленький уж… Но почему так катастрофически не хватает воздуха?!»
Всё закружилось в ураганном вихре – звездное небо, большие красные яблоки, лицо мамы. Но откуда взялась гнусная физиономия Гунявого? Она приближается всё ближе и ближе, и вдруг падает на Славку.
– Эй, горбатый, ты живой? – его кто-то настойчиво теребил за плечо.
Славка открыл глаза. Над ним склонился дядя Саша.
– Живой, я спрашиваю? Живой, слава Богу… Ну поднимайся, – вожак протянул ему руку.
Славка ладонью притронулся к горлу. Оно горело, словно он только что проглотил столовую ложку горчицы, и было больно глотать, как во время ангины. Он приподнялся на локте. Рядом, неловко подогнув под себя руки, лежал Гунявый. Из-под черных завитков волос змеилась темная струйка. Вожак пучком травы вытирал свой посох. «Кровь»? – Славка вопрошающе взглянул на дядю Сашу
– Допросился, гад, – Папа сплюнул на землю. Затем неожиданно рассмеялся. – Теперь по гроб мне будешь должен – задушил бы тебя Гунявый, как котенка, – дядя Саша присел рядом со Славкой. – А за Оксану, горбатый, не обижайся, – он достал из кармана трубку и постучал ею о колено. – Так даже лучше: теперь на Ксюху, кроме тебя, мужики заглядываться не будут.
Славка нахмурил брови и отодвинулся от дяди Саши.
– Ну, как знаешь, малец, – вожак, не спеша, набивал трубку. – Подрастешь – поймешь, дурачок, – он взглянул на Славку и притянул к себе клюку. – Сейчас Любка водярой промоет ей морду, и заживет, как на собаке. Останется-то полосочка небольшая… Зато никакой кобель больше на девку глядеть не будет, – он вздохнул. – Через неделю пойдете работать к новому храму. А сейчас, горбатый, давай этот кусок свинины, – дядя Саша оглянулся на тело Гунявого, – где-нибудь схороним.
«Вот еще одним убитым больше стало, – с тоской подумал Славка. – Неужели таким образом люди избавляются от своих противников?»
За ноги они оттащили труп к недавнему захоронению и, откинув в сторону венки, стали разрывать могилу.
– Хорош, горбатый. Кажется, до хозяина добрались, – хриплым голосом сказал вожак и, нагнувшись, столкнул труп в яму. Тело глухо ударилось о крышку гроба. – Ну, будет тебе, Гунявый, земля пухом, – дядя Саша тыльной стороной ладони вытер пот со лба. – Загортай, малец, обидчика своей бабы. И научись мстить, горбатый: жизнь не любит добрых и беспомощных, запомни это, – Папа достал неизменную трубку и раскурил ее. – Давай пошевеливайся, а то не дай Бог, кто заметит.
Через час они вернулись к землянке. Вожак устало опустился на землю.
– Ну, иди до Ксюхи, горбатый – утешь женщину, – осклабился дядя Саша. – Они енто любят…
Оксана, после случившихся с ней потрясений, замкнулась в себе и не желала ни с кем общаться. Целыми днями она лежала в землянке, уставившись в одну точку на стене. Шрам, на самом деле, оказался ужасным: бурая извилистая полоса засохшей крови протянулась от виска к подбородку. Однако рана заживала быстро: Любка утром и вечером промывала ее водкой, а затем накладывала листки подорожника.
Славка не отходил от девушки и, время от времени, прикасаясь к ней ладонями, спрашивал:
– Ксюша, тебе ничего не надо? Давай я за мороженым сбегаю?
Оксана не отвечала. Глаза ее вновь наполнялись слезами. Славка в бессильной злобе сжимал кулаки, не зная на кого выплеснуть свой гнев. «На Гунявого? Серчать на мертвого, скорее всего, глупо. На дядю Сашу? Но что я могу сделать с вожаком? Броситься на него с ножом? Не вопрос… Но после нападения я, скорее всего, составлю компанию Гунявому, – он тяжело вздыхал и тряс головой, пытаясь отогнать дурные мысли. – Надо уходить из шайки… А куда? В церковь, как советовала та сердобольная женщина? Но что мы там будем делать?»
Скрипнула дощатая дверь. В землянку вошел дядя Саша.
– Ну, хватит прохлаждаться, молодежь, – он присел на табуретку рядом с Оксаной. Девушка отпрянула в сторону, вжавшись в стенку. – Не боись, дуреха, – хмыкнул вожак. – И запомни, что это – он ткнул пальцем в ее лицо, – лучший для тебя вариант. А то б пошла в вокзальные девки и совсем бы пропала, – дядя Саша поднялся и пошел к выходу. – Всё, что ни делается – делается к лучшему, – ухмыльнувшись, добавил он. – Послезавтра выходим на работу к новому храму.
ХVII
А послезавтра было накануне праздника Пасхи. Дядя Саша собрался вывести нищих, чтобы они освоились на новом месте работы. Бомжи выбрались из землянки и, поеживаясь от утренней прохлады, побрели по тропинке к дыре в кладбищенском заборе.
– С местными не скандалить, – наставлял Папа своих подопечных, – всё уже обговорено. Хотя кому теперь скандалить? – вздыхал вожак. – Разве что Любке…
Едва дядя Саша вынырнул из прорехи в ограде, как в ту же секунду рядом остановились два микроавтобуса, из которых выбежали милиционеры.
– Всем стоять, господа бомжи, – гаркнул упитанный майор, вероятно, самый главный из них. – Проходим по очереди в автобус, – осклабился блюститель закона, постукивая резиновой дубинкой по ладони. – И не приведи Господь, если кто вздумает бежать, – он пошевелил полными губами и чуть-чуть их раздвинул. Это, видимо, означало, что майор улыбается.
– За что, начальник?! – несколько театрально возмутился дядя Саша, сделав шаг вперед. – Мы – законопослушные граждане, никого не трогаем, живем тем, что люди добрые подадут, – он оглянулся на нищих, указав на них посохом.
– Документы предъяви, законопослушный гражданин, – заорал майор, заметно краснея лицом. – А может из них кто паспорт покажет? – свирепо вращая глазами, он ткнул дубинкой в сгрудившихся бомжей. – До выяснения обстоятельств каждый из вас направляется в спецприемник, – подвел итог милиционер. – В машину бегом марш!
Славка и Оксана, держась за руки, подошли к автобусу.
– Мужчины – в одну машину, женщины – в другую, – майор взял Оксану за плечо. – А что у тебя с лицом? – он слегка сморщился, вглядываясь в девушку. – Откуда у тебя такой шрам? – Оксана ничего не ответила. – Ладно, там разберемся.
Милиционер подошел к Любке, подталкивая ее к микроавтобусу.
– Руки убери, мусор поганый! – взвизгнула бомжиха.
– Я смотрю, среди вас и блатные имеются, – усмехнулся майор. – Ничего, всех по мастям рассортируем.
Автобус, покачиваясь на ухабах, выехал на асфальтированную дорогу, ведущую в город.
– Главное, горбатый, не сболтни чего лишнего, – дядя Саша, наклонившись к Славке, шептал ему на ухо. – Мол, ничего не знаю, милостыню возле церкви просили и всё… А то тебе ж хуже будет, – он покосился на майора. – Ты еще, пацан, не знаешь, как менты «гнилить» могут, – дядя Саша вздохнул. – Типо мы всё знаем, а ты только бумагу подпиши. Не вздумай, – зашипел Папа.
– Прекращай базар, мужик, – рявкнул на него милиционер. – Будет еще время в «козлятнике»
