За мастерской скульптора находилась небольшая комнатка с шатким столом посредине и парой колченогих табуреток. В углу стояло несколько лопат и деревянные козлы – на них ставили гроб с покойным, прежде чем опустить его в могилу.
Хозяевами этого крохотного помещения были могильщики, как их называли на местном диалекте – копачи. Червон и Юрка являлись полной противоположностью друг другу, хотя в прошлой – докладбищенской – жизни оба были спортсменами. Высокий, атлетичный Червон некогда был гордостью города. Было время, когда его имя – Виктор Червоненко, участник Олимпийских игр, призер чемпионата Европы, чемпион страны по метанию диска, – не сходило со страниц газет и экранов телевизоров. Но серьезная травма перечеркнула все дальнейшие мечты и планы. Как-то незаметно короткая профессиональная деятельность чемпиона остановилась на последнем пункте связи – спортинструктор- грузчик-могильщик. Выход обуревавшим его горьким чувствам был найден чисто русский – он начал пить. Сперва крепко, а затем беспробудно. Ведь, как известно, последствия значительных карьерных перепадов легко топятся в вине. В чем Червон, собственно, и преуспел. Жесткое пьянство нанесло ощутимый удар по умственным способностям спортсмена, которыми он и раньше не блистал. Ничем не прикрытая его ископаемость была очевидной. «Много в теле, ничего в голове», – буркнул как-то вслед Червону Калошин. Не отставал от него в пристрастии к рюмке и коллега по лопате. Юрка – бывший боксер-легковес. Причем, неплохой боксер. Худой, жилистый, злой; он мог в уличной потасовке управиться с двумя-тремя амбалами. В одной из таких драк Юрка сломал челюсть сыну высокопоставленного местного чиновника, что немедленно сказалось на его свободе: несмотря на усилия знакомых адвокатов, обвиняемый получил четыре года тюрьмы. Правда, через пару лет он вышел на свободу по амнистии, но со спортом было покончено.
Червон в это время уже работал на кладбище, и когда у Юрки закончился срок, он пригласил приятеля к себе в напарники. Работали они споро и быстро – физической силы им было не занимать, но редкий день обходился без скандала. Почти любое слово, сказанное Червоном, вызывало у Юрки бурный протест. Или наоборот: все инициативы Виктора бывший боксер принимал в штыки. Друг друга они считали болванами и алкашами и заявляли об этом прямо и открыто. Иногда только вмешательство скульптора Калошина предотвращало потасовку между могильщиками. Впрочем, остывали они так же быстро, как и заводились. Оба понимали, что впереди их ждала та часть жизни, которая, по их мнению, будет относительно неплохой, уже хотя бы потому, что сразу за кладбищем, в соседнем переулке у Митревны, не переставая, гудел самогонный аппарат. Воздух в округе был наполнен сладковато-сивушным запахом, на который, словно шпанские мушки слетались местные забулдыги. В том числе и кладбищенские работники.
Последнюю комнату в этом бараке занимал я. Мудреная запись в моей трудовой книжке гласила, что ее обладатель является «художником-оформителем комбината ритуальных услуг». Круг моих обязанностей был прост, как и сама смерть – сделать надписи на лентах траурных венков, да обозначить именную табличку с датами рождения и смерти на памятниках и крестах. Как-то в дни особой занятости ваятель Калошин доверил мне невероятно сложную и ответственную, по его мнению, работу: на мраморной или даже на гранитной плите – уж не помню – керном выбить точечный портрет усопшего. Почти сутки я корпел над ликом покойника и, по мнению его родственников и самого Виталия, работа мне удалась. С тех пор подобные заказы постепенно переместились в мою мастерскую.
Работал я на погосте хоть и недавно, но уже привык к этим мало и плохо разговаривающим (кроме скульптора Калошина, разумеется, который был вполне дружен со словом) и расплывчато думающим людям. Они притягивали меня к себе – с ними было спокойно и легко. Человек на самом деле прост; нет у него ни сложности, ни глубины, ни содержания, а есть только ежедневное бремя существования. Мы занимались несложным и важным делом, но всё же деятельность нашу, несмотря на безусловную необходимость, вряд ли можно было назвать созидательной.
Контора комбината располагалась в самом начале нового кладбища, и непосредственный наш начальник – инженер-нормировщик Копылов – появлялся в мастерских пару раз в день. C заметной на лице жадностью он быстрыми глазами осматривал помещения, пересчитывал заготовки обелисков, мраморные плиты, мешки с цементом и прочие материальные ценности. Иван Владимирович работу свою любил и в затхлом воздухе тлена чувствовал себя довольно уверенно. Более того, погребальная деятельность приносила ему существенный (помимо зарплаты) доход, ибо именно инженер давал разрешение на подзахоронение к родственникам на старой территории. Копылов также доставал где-то дешевый камень, который проводил через бухгалтерию по завышенной цене. Жизнь, прожитая в непрерывной суете и заботах, отложила отпечаток на его лице. Был он не по чиновничьи смуглолиц и не по годам морщинист. Темно-серый твидовый костюм, который ежедневно носил Иван Владимирович, был бы ему к лицу, если б не слишком торопливая, пружинистая походка. Усталый, настороженный взгляд из-под крупных очков скоро скользил по предметам и людям, моментально давая увиденному не только оценку, но и цену. Копылов был маленькой рыбешкой в очень зарыбленном водоеме по имени Стикс. Кладбищенский бизнес по бюрократично-иерархической каменной лестнице взбирался достаточно высоко. Начальник, по общему мнению коллектива, был не очень хороший человек. Сукин сын, проще говоря. Главным достоинством своей жизни Иван Владимирович считал то обстоятельство, что он некогда организовывал захоронение первого секретаря крайкома КПСС. Несмотря на безупречную фамилию инженера, говорили, что он – еврей.
III
Иван Владимирович заглянул в глаза Белошапки и сморщил лицо. Достал из кармана сигареты, чиркнул спичкой. Пурпурный дымок нехотя потянулся к фанерному потолку мастерской. К своим подчиненным Копылов относился с тихим, но постоянным раздражением.
– Коля, ты меня знаешь – я цацкаться не буду. Живо у меня напишешь заявление, – инженер огляделся по сторонам. – А где Людмила?
– Здесь я, – жена плотника проворно сунула полиэтиленовый пакет за штабель досок. – Не пил он сегодня, Иван Владимирович, – она из-за спины пригрозила мужу кулаком.
– Еще раз услышу запах, – Копылов обвел взглядом подтянувшийся на шум коллектив, – хоть от кого… – не договорив бесполезную тираду, он махнул рукой. Неуверенность в себе Иван Владимирович прикрывал прищуренными глазами и напористой решительностью. – Все собрались?
– Владимырыч, ты дело говори, – Калошин присел на глыбу песчаника, – а свои ораторские способности дома тренировать будешь.
Он был единственным человеком в бригаде, который мог противоречить и даже дерзить инженеру. Некоторые махинации с камнями и изготовление памятников «мимо конторы» они проворачивали на пару. Кроме того, зная саркастичность суждений скульптора, Копылов избегал прямых замечаний в его адрес. Не послужила исключением и эта реплика Калошина: инженер пропустил колкость мимо ушей.
– Завтра с утра всем быть на местах, – он указал рукой на Юрку с Червоном. – Особенно это касается вас двоих. – Копылов сдвинул шляпу на затылок и вздохнул. Иван Владимирович, несмотря на свой рациональный ум и практическую находчивость, не блистал красноречием. Более того, его речь была невероятно косноязычна и порой даже непонятна. Он щедро сдабривал свои лингвистические конструкции жестами, мимикой и междометиями. Столь динамичная передача мысли, скорее всего, приносила свои плоды: передвигаться в пространстве Копылов стал на серебристом Nissan, гараж для которого находился в двухэтажном особняке в престижном районе города.
– И не приведи Господь, кто из вас выпьет, – Иван Владимирович не поленился повторить свою угрозу. – Экс.. Эксгимация у нас завтра состоится. Вот… – Он несколько торжественно донес основную причину предполагаемой завтрашней трезвости.
– Эксгумация, – поправил начальника Калошин.
– А это еще что такое? – осмелел Белошапка и шепотом спросил супругу: – Принесла?
Людмила дернула его за рукав, но утвердительно кивнула.
– Завтра в присутствии… этих… как их? – замямлил Копылов. – А… Судмедэкспертов и работников прокуратуры будем вскрывать могилу, – Иван Владимирович полез в карман и достал бумажку, Арутюняна
