и бормотали: «Будет земля ему пухом!»
Родственники, естественно, наливали стопку. Некоторые из выпивох, громко похрапывая, уже лежали на майской травке.
Инокиня Марфа ворчала:
– Ну скажите мне, сестры, кто придумал приносить водку на кладбище в этот день? Ведь только бесов этим ублажаем! И почему батюшки в храмах не просветят народ? – она косилась на неуместные тризны, осеняя себя крестным знамением. – Господи, прости нам прегрешения наши.
Оксана с любопытством оглядывалась по сторонам. На погосте мало что поменялось за эти годы. Лишь город мертвых, потеснив кирпичный забор и заняв большую часть пустыря, увеличился в несколько раз. Да старые, оббитые жестью, деревянные ворота заменили на новые – металлические. Сторожка появилась… вместе с охранником, который, видимо, эти ворота и открывал. В окошке дернулась занавеска и мелькнуло чье-то лицо. Оксана, мгновенно остановившись, всмотрелась в давно немытые стекла. «Он!» – в ее груди неистово зашлось сердце. – Или не он?»
– Что с тобой, сестра Варвара? – наклонилась к ней старица.
– Нет, ничего… – Оксана вытерла со лба пот и, наконец, сдвинулась с места. – Показалось, сестра Марфа.
Возле захоронения инока Георгия стояло много людей. Они держали в руках зажженные свечи и время от времени крестились. Церковные певчие читали Псалтырь. Среди верующих людей в этом городе, наверное, не было человека, который бы не видел или хотя бы не слышал о старце Георгии. Перед смертью инок говорил, чтобы страждущие ходили к нему на могилку и просили помощи – он поможет. Вот люди и идут к нему… И в скорбях, и в радостях. Молитвенно обращаясь к отцу Георгию, они получают в ответ те же помощь и утешение, что и при жизни инока. Господь же по его молитвам подает не только просимое, но и полезное для спасения того или иного человека.
Старица Марфа подошла к могилке и поклонилась.
– Прости нас ради Бога, батюшка Георгий, – она осенила себя крестным знамением.
Приблизившиеся к ней остальные монахини начали читать положенную в таких случаях кафизму: «Блажени непорочини в путь, ходящи в законе Господни…»
После молебна каждая из сестер подходила к могилке инока и, поклонившись праху старца, спрашивала что-то свое, сокровенное. Оксана, вглядевшись в благочестивое лицо на обелиске, неожиданно для себя прошептала:
– Скажи, батюшка, как мне быть: искать ли мне своего суженого или забыть его навеки?
В ответ печально зашелестели листочки на березах, да громче обычного зачирикали воробьи в высоких кронах. И вдруг Оксана явственно услышала:
– Ищи, милая, ищи… Твое место в миру.
– Что-то всё же с тобой происходит, сестра Варвара, – старица Марфа разглядывала Оксану, когда они шли от могилки отца Георгия к кладбищенским воротам. – Лицо побледнело, глаза твои огнем горят нездоровым, руки дрожат, как в ознобе… – она ладонью прикоснулась ко лбу девушки. – Уж не захворала ли ты?
– Нет, сестра Марфа, не болею я телом, – в глазах у Оксаны появились слезы. – Душой я занемогла, – она взяла в руку сухонькую ладонь старицы. – Исповедаться я хочу сегодня вечером. Выслушаешь?
– Бог с тобой, – монахиня перекрестила свою келейницу. – Конечно, выслушаю.
В распахнутое окошко заглядывал острый месяц. В келье пахло сиренью и ладаном. Возле иконы Божьей Матери теплилась свечка. Всё, как на духу, без утайки рассказала Оксана старице Марфе. Про детство, которого, по сути, не было, про цыганский табор, про жизнь среди бомжей на кладбище, про страшные вещи, которые совершили над ней Гунявый и дядя Саша, – девушка прикоснулась пальцем к своему страшному шраму на лице. И про единственное светлое пятно в ее несчастной судьбе – Славку. И как, потеряв его, утратила всякую надежду. А что есть человек без веры в будущее? Да и вообще – без веры? Но Господь указал ей на путь, ведущий к храму. А она что? Оксана тяжело вздохнула.
– Увидела я Славку сегодня на кладбище. Вернее, почувствовала; и уверена – это был он. Права ты, сестра Марфа: случилось там со мной что-то, – инокиня опустила глаза. – Словно подменили меня на погосте, – она обхватила руками голову. – Что же мне теперь делать, скажи?
Тихо стало в келье. Лишь оранжевый огонек потрескивал на кончике свечи, отбрасывая на стены беспокойные тени. Долго молчала старица. Наконец заговорила:
– Видно, так Богу угодно, – она перекрестилась на иконы. – Запомни главное, сестра Варвара: можно и вне монастыря быть монахинею, но и в обители можно стать мирянкою, а то, не приведи Господь, и грешницей. Если ты в Духе Святом, благословенна будешь – хоть сейчас на страшный суд Христов, ибо в чём застанет, в том и судить будет. Если же нет, то надобно разбираться, отчего Господь оставил тебя. Или ты оставила Его, – голос инокини Марфы становился всё тверже.
– Да, грешна я – не могла за все эти годы убрать человека из сердца своего, – Оксана опустилась на колени.
– Христос спасает тех, кто осознал свою греховность, – старица прикоснулась ладонью к голове женщины. – Отчего ж на исповеди раньше об этом не говорила? Тайна в душе послушницы – знак смерти духовной, и никогда тебе не стать инокиней, – вздохнула она. – Хорошо, хоть открылась…
Посидели молча. На монастырском дворе прокукарекал петух. На востоке начало сереть небо; мерцая, гасли последние пурпурные звезды. Тягучий ночной туман растекался по верхушкам сосен.
– Сейчас к заутрене начнут звонить, – сестра Марфа отвернулась от окна. – У батюшки Георгия совета просила?
– Просила, – кивнула Оксана. – В мир послал…
– Я ж и говорю, что на всё воля Божья, – старица перекрестила бывшую келейницу. – Войди в себя и пребывай в сердце своем, ибо там Бог. На что призвана, то и исполняй. Всегда помни, что над голубым сводом есть еще Небо. Ангела Хранителя тебе, сестра… – запнулась она. – Какое мирское имя носила?
– Оксана, – улыбнулась женщина.
– Пойдем на службу, Оксана. А затем иди с Богом… – инокиня Марфа закрыла окно. – Матушке Степаниде я сама всё расскажу.
В ту самую минуту язык колокола тронул потемневшую медь, и первые бархатно-маслянистые звуки поплыли над уже проснувшейся обителью.
После заутрени Оксана покинула монастырь.
ХХ
Квазиморда, раздвигая толстой палкой заросли бузины, бесшумно передвигался по тропинке. Ежевечерне, когда солнце опускалось за горизонт, а на небе высыпали малиновые звезды, он совершал традиционный обход кладбища. Если к этой поре на погосте ничего не случалось, то можно было быть спокойным – пьяницы, наркоманы, распутники уже разбредались по домам. Сторож, не опуская головы, обходил выступы могильных плит, перешагивал утвердившиеся на дорожке корни деревьев, привычно переступал через низенькие ограждения. Вверенный ему объект Квазиморда изучил не хуже своей каморки, в которой теперь жил. Сколько лет он находился на кладбище? Пятнадцать, двадцать? Горбун уже давно перестал считать дни, месцы, годы своего пребывания на погосте. После того, как шайку бродяг разогнала милиция, Славка некоторое время прятался в землянке. Чинил могильные оградки, столики, рвал траву на захоронениях. Однако вскоре городские власти постановили расширить пантеон и привести его территорию в порядок. Централизованно заработал ритуальный сервис. Инженер Копылов набрал в штат необходимых специалистов: могильщиков, скульптора, гробовщиков, музыкантов. Когда встал вопрос о стороже, кто-то ему порекомендовал взять на эту должность горбуна, который уже несколько лет нелегально живет на кладбище, следя за порядком на могилках и отпугивая искателей ночных приключений. Идея инженеру понравилась. Так Вячеслав получил официальный статус сторожа, каморку под жильё и соответствующее его облику прозвище – Квазиморда.
