Что «потом», Света даже в мыслях, для самой себя продолжать не решилась и… неожиданно покраснела. Евдокия Васильевна, внимательно следившая за дочерью, конечно, заметила происшедшую с ней перемену, но истолковала её по-своему.
— Уж не простыла ли ты, Светик? Хоть и в кабине мы на вокзал и обратно ехали, а дуло из всех щелей. Вон как щёки у тебя пылают, — приложила ко лбу дочери руку Евдокия Васильевна.
Но жара, что её удивило, не было. А Света сидела, не поднимая глаз, и молчала.
Увольняться с работы так и не пошла.
К полудню, покончив с оформлением всех необходимых документов и получив окончательный расчёт, Евдокия Васильевна поспешила в медпункт. Здесь без Петра Максимовича с дочерью можно было поговорить напрямик, откровенно.
Но разговора не получилось и в медпункте.
— Не могу я уехать отсюда!.. — опустив глаза, сказала Света.
— Но почему? — начала выходить из себя Евдокия Васильевна. — Ты же сама говорила, что уедешь, как только узнаешь, что с Катей. Теперь-то ты узнала…
— Дело не в одной Кате, — перебила мать Света.
— А в ком ещё?..
Света ничего не ответила и снова покраснела.
Теперь Евдокия Васильевна поняла, что это не от простуды. И она решила оставить дочь в покое. Хотя бы на время. Они с Петром Максимовичем уедут в Нальчик, а Света пусть остаётся. Если у неё что-то серьёзное, — а Евдокия Васильевна догадывалась, что это именно так, — то её в Нальчике ничем не удержишь, А если блажь — образумится и сама приедет.
Мухаббат встала в этот день раньше обычного и сразу, по давно заведённой привычке, стала прибирать и подметать во дворе. Потом вскипятила чай и позавтракала вместе со свекровью. Приготовила поесть Адхамджону и стала одеваться.
— Доченька, возвращайся сегодня пораньше, — попросила тётушка Хаджия, — а то внук изведёт меня снова. На руках уже, видишь ли, ему сидеть не хочется. На пол просится. А на полу-то только ползать и горазд.
Мухаббат улыбнулась и потрепала сынишку но пухленьким щёчкам.
— Хорошо, мамочка, я постараюсь нигде не задерживаться, — ответила Мухаббат и выбежала из дому, чтобы не опоздать на работу. И только пробегая мимо склада, где стояла уже загруженная машина Сабира, вспомнила о вчерашнем поручении Джамалитдина-ака.
— А я уже чуть без вас не уехал, — проворчал Сабир. — Мне сегодня ещё в район надо съездить, поэтому обернуться я должен побыстрее.
Мухаббат заскочила в кабину, мотор тут же взревел, и грузовик тронулся с места, набирая скорость. Стремительно уходила под колёса серая лента дороги. Вот-вот должна показаться строящаяся плотина. Мухаббат почему-то начала волноваться.
Машина подъехала к наполненному ровным гулом котловану и свернула влево. Здесь было людно и шумно. Работа кипела вовсю. Одни выносили землю из котлована и высыпали её наверху. А на дне его, в клубах жёлтой пыли, ритмично взлетали кетмени, поблёскивая на солнце отполированной сталью. Поражённый, как и Мухаббат, столь невиданным размахом напряжённого, похожего на битву труда, Сабирджан стоял, не шелохнувшись, даже забыв заглушить мотор.
— Мухаббат, ты узнаёшь вон того парня, который поднимается по откосу? — спросил вдруг Сабир, показывая на человека, который тяжело ступал вверх, согнувшись под большим ящиком с землёй.
— Нет, а кто это?
— Да ведь это Камбар. Он, как и Рустам…
Сабир осёкся, испуганно глянул на Мухаббат.
— Йе, а он почему здесь? — удивлённо спросила она, делая вид, что не расслышала последних слов Сабира и не видит его состояния после них.
— Затосковал, значит, дома в одиночестве. А однажды заявил: «И я поеду на строительство плотины!» Сколько ни отговаривали, настоял на своём.
Мухаббат вздохнула. «Эх, злая судьба!» — подумала она, и сложное чувство охватило её. Была в этом чувстве и жалость к этому слепому человеку и собственным опытом приобретённое понимание его состояния в одиночестве и стремления к полноценной жизни среди людей и для людей, и гордость за его душевные силы, красивое человеческое упорство.
Год тому назад Мухаббат ходила вместе с Рустамом в соседний кишлак повидаться с Камбаром. Вернулась она оттуда расстроенная, подавленная. Жена Камбара в тот же день, когда он слепым вернулся с фронта, собрала свои пожитки и ушла из дому. Эта невиданная и неслыханная человеческая низость и подлость, душевная жестокость несколько дней подряд больно терзала сердце Мухаббат. Оно разрывалось от сострадания к этому слепому человеку, от презрения и ненависти к подлой вертихвостке, предавшей беспомощного человека. Рустам тоже долго ходил мрачный и какой-то растерянный. Нет, его не пугала мысль, что и его может постигнуть та же участь. Верность и преданность свою Мухаббат доказала давно и нерушимо. Но… как та… могла?
«А Камбар — молодчина, не сдался, — с удовлетворением и радостью думала Мухаббат, стоя на кромке огромного котлована. — Нашёл себе достойное место в жизни. И теперь вон как упорно отстаивает своё человеческое достоинство и право на полноценную жизнь. Хотя работа и для здорового человека — тяжелей не придумаешь. А ведь и Рустам рвётся к любой работе, ведь и его также жестоко тяготит собственная беспомощность, — вспомнила она о муже и сразу почувствовала, как сильно соскучилась по нему. — Как у него там? Хоть бы всё благополучно обошлось! Смерть Кати, наверное, сильно его расстроила… Да и как не расстроить! Она же его ка фронте от верной смерти спасла. Да и Фазыл. Бедный Фазыл…»
Мухаббат медленно пошла от котлована.
Метрах в пятистах от него были расположены землянки прибывших на строительство колхозников. Близилось время обеденного перерыва, и рядом с землянками вовсю кипели огромные котлы. Вокруг них озабоченно ходили повара. Продукты, привезённые на машине, бирджан с помощью Мухаббат перенёс под навес у этой «кухни». Подошёл пожилой повар, похлопал по курдюку одного из привезённых баранов, удовлетворённо сказал:
— Теперь порядок! А то у нас с мясом за последние дни стало туговато.
И отправился к кипящим котлам. Вскоре он снова подошёл и поставил перед Сабиром и Мухаббат чайник хорошо заваренного зелёного чаю. Но успели они его допить, как к землянкам группами стали собираться строители. Последними пришли колхозники из «Коммунизма». Ещё издали увидев Мухаббат, Каромат прибавила шагу, а потом, не выдержав, побежала.
— Подруженька моя! — обрадованно крикнула она и бросилась обнимать Мухаббат.
Между тем подоспели другие женщины и девушки. Посыпались расспросы о кишлаке, о родных и близких. Мужчины степенно здоровались с Мухаббат за руку и уходили к своим землянкам.
— Ну, как там, Мухаббат, в нашем кишлаке дела?
— Говорят, Светин отец приехал?
— Сама-то ты как? Рустам пишет?
— А зачем ты приехала? — поинтересовался кто-то. — С нами вместе хочешь работать?
— Или заскучала без нас?
Это уже спросила Каромат. Устала, аж посерела вся, а всё шутить пытается.
— Да, вместе с вами плотину хочу строить.
— Замечательно! А почему же без сына? Соскучилась я по нему, курносенькому.
— А он без тебя не очень. Плакать меньше приходится, но удержалась хоть и от шутливого, но укола Мухаббат.
— … Ты бы работала, — не обращая внимания на слова подруги, продолжала она, — а я бы с ним нянчилась, потом бы ты с ним занималась, а я работала.
Одна из сидевших в кружке женщин в тон ей продолжала:
— А плакать начал бы, грудью покормила…
