проволочная плётка продолжала свистеть, разрывая в клочья платье и кожу на спине. Вдруг немецкий офицер схватил младшего сынишку Марии, приставил к его головке пистолет и снова закричал: «Говори! Иначе сейчас же застрелю его! И второго тоже… Говори!»
Пётр Максимович снова вздохнул и замолчал.
— А дальше, дальше что было?.. Неужели этот зверь детей пострелял?!.
— Да, — не поднимая головы, кивнул Пётр Максимович.
— Ой, горюшко! Ах, звери кровожадные! Чтоб ваши могилы свиньи разрыли… — всхлипнула тётушка Хаджия.
Этого испугался и громко заплакал сидевший у неё на руках Адхамджон.
Рустам мало и неохотно рассказывал о войне, поэтому только сейчас до старушки стало доходить во всей полноте, какое это, оказывается, было страшное бедствие, война и какие муки, надругательства пришлось вынести от озверевших фашистов советским людям. И не только солдатам, партизанам, но и старикам, женщинам, детям. Подумав, что такое могло бы случиться с её внуком, старушка похолодела от ужаса,
— А что же потом было? — повторила вопрос Евдокия Васильевна.
— Марию, как я уже сказал, приговорили вместе о другими жителями деревни к повешению. Но и тут она каким-то чудом сумела передать деду Григорию ту, последнюю свою записку… Ну, а что дальше было, вы уже слышали.
— Значит, эта женщина не умерла? — с какой-то непонятной для сидевших в комнате настойчивостью спросила Мухаббат.
— Нет, не умерла, — ответил Пётр Максимович, — Она живёт сейчас в Москве. За день до отъезда сюда я специально выбрал время и навестил Марию. Ведь меня на работу в Нальчик назначили, и кто знает, когда ещё скрестятся наши жизненные пути-дороги.
— А кроме тех двух несчастных малюток, у неё были ещё дети? — продолжала упорно и всё более возбуждаясь допытываться Мухаббат.
— По её словам, у неё ещё была дочь, которая к началу войны училась в каком-то, запамятовал, институте. То ли в народнохозяйственном, то ли в сельскохозяйственном… Не помню, одним словом. И она, и муж Марии пропали во время войны без вести.
— Долгова, говорите? — в задумчивости переспросила Мухаббат. — А как звали её дочь?
— Вот этого совсем не знаю. Не спросил. Просто не решился. Человек потерял всех родных, а я ещё расспросами буду ему душу травить… А в чём, собственно, дело? Что-то тебя всё это, я вижу, очень заинтересовало. Ты даже в лице изменилась.
— Понимаете, Пётр Максимович. В городе есть предприятие слепых. Так заместителем директора там девушка по фамилии Долгова. Все её зовут Зоя Кузьминична, — по-прежнему взволнованно заговорила Мухаббат.
— Вот оно что! — тоже заволновался Пётр Максимович. — А ведь может…
— Погодите, погодите! — подняла руку Евдокия Васильевна. — Не горячитесь. Дело слишком серьёзное, чтобы горячку пороть. Давайте начнём вот с чего. Ты думаешь, доченька, — повернулась она к Мухаббат, — среди русских мало женщин по имени Мария, Зоя и о фамилией Долгова? Петя, — начала уже и она волноваться, — а адреса её ты не знаешь?
— На память не знаю, — огорчённо ответил Пётр Максимович. — А в записной книжке где-то есть. Но я её со всеми бумагами уже багажом в Нальчик отправил.
— Какая досада! — вздохнула Евдокия Васильевна. — А то могли бы письмо написать, а то и телеграмму послать, сообщите, мол, Мария… Как её по отчеству?
— Да что я её в партизанском отряде по отчеству называл? Мария и Мария… Или товарищ Долгова. Война же! — занервничал, сознавая, что ничем сейчас не может помочь в безусловно важном деле Пётр Максимович.
— Ну, проще могли бы написать: сообщите, мол, срочно, Мария, как звали по имени-отчеству вашу дочь, сколько ей лет, в каком институте она училась и где вы всей семьёй жила до войны? А потом эту Зою Кузьминичну о том же расспросить. Сразу бы всё и прояснилось…
— Сейчас ничего не помню, — сокрушённо развёл руками Пётр Максимович. — Вот приедем в Нальчик, оттуда сразу и напишем.
Света согласилась во всём с матерью, да и с отцом,
— Да, схожих имён и фамилий у нас много. Вот о Фазылом-ака лежал в госпитале мужчина тоже по фамилии Долгов… Как это его звали? Як… Як… Ну, он ещё шофёром работает, в райцентре!
— Яков, что ли? — спросила Евдокия Васильевна,
— Нет… Вспомнила!.. Вспомнила! — обрадованно закричала Света. — Его зовут Кузьма Яковлевич!
— Кузьма Яковлевич? — изумилась Мухаббат. — Так ведь и я его знаю!..
— Конечно, знаешь. Он не раз бывал у нас, — подтвердила Света.
— Кузьма Яковлевич Долгов… Зоя Кузьминична Долгова… Что-то слишком много совпадений, — уже насторожился Пётр Максимович. — Не мешало бы их хорошенько проверить, уточнить. Давайте, мы с Дусей и Светой напишем из Нальчика Марии, а вы здесь выясните как-нибудь у Кузьмы Яковлевича всё, что нас интересует… Только действовать надо, как вы сами понимаете, с чрезвычайной осторожностью. Если мы начнём расспросы в лоб или, не дай, как говорят, бог, возьмём, да и сразу сведём Зою Кузьминичну с этим шофёром, а во время встречи ничего не подтвердится… Не надо, думаю, объяснять, чем всё это может кончиться… Так и убить человека недолго… Особенно Кузьму Яковлевича. Потерять надежду, снова обрести её и снова потерять… Он ведь не молодой уже, наверное?
— Да, в годах, — подтвердила Света.
— Вот видите. И вся война за плечами. А это, как вы сами только слышали, далеко не курорт. Нервы, я уверен, у него изношены до предела… Не взять бы нам грех на душу, хоть и из самых благородных побуждений. Сами же себе потом вовек не простим. Значит, будем действовать так, как договорились?
— Хорошо, — согласилась Мухаббат.
И тут Пётр Максимович снова вспомнил о Рустаме.
— Чёрт возьми! — стукнул он кулаком по колену. — Быть в Одессе, рядом с боевым товарищем, и не повидать его! Надо же свалиться на меня такому невезению!.. Теперь придётся уезжать, так и не встретившись с Рустамом.
— А к чему так торопиться? — заметила тётушка Санобар. — Поживите у нас, отдохните как следует. Скоро клубника поспеет. Знаете, какая у нас клубника! Язык проглотишь, задохнёшься от аромата! А там, глядишь, и Рустамджан вернётся. А на лечение профессор оставит, Фазыл вернётся. Он всё и расскажет подробно. Получится, будто и в самом деле свиделись. Фазыла же всего на несколько дней отпустили. Горячая сейчас нора — посевная на носу.
— Не знаю, как и быть. Только больше, чем на неделю, я задерживаться здесь никак не могу. Кстати, Дуся, вам со Светой надо завтра же заняться увольнением с работы и оформлением всех необходимых для отъезда документов.
Евдокия Васильевна молча кивнула головой. А Света не сказала в ответ ни «да», ни «нет». Слов нет, она очень соскучилась по Нальчику, городу, где родилась и выросла, но и из кишлака ей так не хотелось уезжать! Когда шла война, Света в разговорах с матерью часто вспоминала их дом в Нальчике и неизменно повторяла! «Вот кончится война, и мы уедем туда, да, мама?..» Война кончилась. Но сразу уехать они не смогли. Причины были разные. А главная — ждали Петра Максимовича или хотя бы вестей от него или о нём. Света рассуждала, гоня от себя тревогу: «Нам туда обязательно с папой нужно ехать. А вдруг наш дом разрушен? Где мы тогда жить будем? И кто нам поможет устроиться?»
Но вот и отец вернулся. Сидит рядом, торопит с отъездом. А Света на него, на отъезд этот, никак не может решиться.
«Ну, хорошо, поеду я туда, — мучительно, будто оправдывая себя в чём-то, размышляет она. — И что мне там делать? Ни одной из подруг, с которыми я росла и училась, в городе, конечно, давно нет. Всех разбросала по белу свету война. А уж оставшихся немцы, надо полагать, не пощадили! Да и здешние места, колхоз стали для меня всё равно что родными. Особенно люди, новые подруги. Одна Мухаббат чего стоит!.. А потом…»
