Рустама определения, но ничего, видно, не придумав, снова пристукнул карандашом по столу. — … Только я хотел бы сразу предупредить…
— Газимбек Расулович, — послышалось напряжение и в голосе Зои Кузьминичны. — Похоже вы…
— Извините, товарищ Долгова, — суховато перебил её Рустам. — Ваш директор по-своему, может быть, и прав… Но он об одном забыл. Я не люблю громких слов, но сейчас без них, кажется, но обойтись. Я — солдат, товарищ
Ганиев, я — коммунист! Вам, фронтовику, наверное, не надо разъяснять, что это значит. Что же это вы меня пугать вздумали? И чем — трудностями! Да знаете ли вы, что самая страшная трудность — одиночество и беспомощность, сознание того, что ты лишний среди людей?.. Эх!..
— Вы меня не так поняли, — встал Ганиев. — Если бы вы нам не были нужны, мы не посылали бы за вами. И вообще, у нас принято с каждым вновь поступающим на предприятие проводить такие беседы. Чтобы потом недоразумений не было. Посулили, дескать, золотые горы…
— Я в такой беседе не нуждаюсь, — уже резко оборвал директора Рустам. — Скажите, когда вы поднимались в атаку, на шквал смертоносного свинца, вас тоже пугали опасностями и трудностями?
— Ну, знаете ли, — развёл руками Газимбек. — Сравнили!..
— В такие минуты, — не слушая его, продолжал Рустам, — были только слова: «За Родину! За партию!» И я сейчас поднимаюсь в атаку. Может быть, самую для меня в жизни важную. Что же вы меня паутиной какой-то опутываете, подножку норовите подставить? Я буду работать на вашем предприятии, даже если вы этого не захотите!
— Да откуда вы взяли, что я не хочу? — уже закричал Газимбек. — Паутина! Подножка!.. Надо же придумать такое!..
— Молодец, Рустам! — засмеялась Зоя Кузьминична, — Дайте, голубчик, я расцелую вас!
Лицо её снова ожило, щёки порозовели, обозначились в улыбке так красившие её ямочки.
— А вас, Газимбек Расулович, я сегодня прямо не узнаю, — повернулась она к директору, и в голосе её прозвучал укор.
— Ну, ладно, ладно, — примирительно проворчал тот. — Честно говори, я и сам не понимаю, как меня на эту душещипательную беседу занесло. Бес попутал, так, кажется, в старину говорили?
Он шагнул к Рустаму.
— Ну, рабочий класс, давай руку. Чувствую, пополнение у меня — гвардейское. Завтра же всё окончательно и оформим…
Теперь всё это позади. Душа его свободна от пут. Он больше не будет проводить дома бесконечные дни одиночества, утешаясь лишь грёзами о будущей работе. Он теперь будет на самом деле работать. Он — рабочий. В рабочем строю теперь есть и его законное место.
На следующий цепь Рустам приехал на предприятие задолго до начала работы. Но во дворе его уже ждали Хасанов, с которым он познакомился вчера, и Зоя Кузьминична. Они провели Рустама в цех. к его новому рабочему месту за станком, на котором ткали циновку. Осмотревшись вокруг, он остался доволен: по обеим сторонам от станка работали Хасанов и подвижный, улыбчивый русский паренёк Саша.
Рустам, конечно, не знал, что это не простое совпадение. После того, как он уехал вчера домой, Зои Кузьминична, подумав, решила пригласить к себе Хасанова и Сашу. Она сообщила им, что в цехе с завтрашнего дня будет работать новичок — Рустам Шакиров, фронтовик. Попросила взять над ним на первых порах товарищеское шефство, помочь освоиться со станком, втянуться в непривычную работу.
Правда, сразу возникло небольшое затруднение. На участке, где работали Хасанов и Саша, свободного станка не было. А просить кого-либо из рабочих уступить свой было рискованно. Такие просьбы всегда воспринимались с открытым недовольством. Рабочие в цехе уже привыкли к определённым местам, до тонкостей изучили свои станки, знали все их возможности и «капризы», понимали, как говорится, с полуоборота. А это сказывалось и на работоспособности рабочих, и на их настроении, а значит, и на производительности труда, его качестве. Стоило рабочему пересесть за другой станок, и сразу всё менялось: работа не шла, падало настроение. А портилась настроение у одного, это отражалось на соседях, потом начинало лихорадить весь цех. Поэтому рабочие неохотно уходили со своих привычных, «насиженных» мест, а в большинстве случаев против таких переходов категорически возражали.
— О чём задумались? — увидев, что Саша и Хасанов в растерянности стоят посреди цеха, подошёл к ним молчаливый и замкнутый Борис Серпухов.
— Да вот, новенький в цехе. Зоя Кузьминична попросила понаблюдать за ним поначалу, помочь освоиться, а рядом с нашими станками нет ни одного свободного.
— Он, что ли? — кивнул Серпухов в сторону терпеливо ожидавшего Рустама.
— Да…
— Пусть за мой станок садится, — неожиданно предложил рабочий, помолчал и добавил ворчливо: — Помочь!.. Могла бы Зоя Кузьминична и меня попросить. Не хуже других работаю…
— Да понимаешь… — смутился Саша. — Так уж получилось… Неожиданно. Ты не обижайся.
— Ну, нечего время терять, — неожиданно мягко улыбнулся Борис. — Рабочий день не резиновый. Устраивайте своего новичка. А станок закапризничает — кликнете. Я его как свои пять пальцев изучил.
— Спасибо! — с чувством пожал товарищу руку Хасанов.
Поступок Серпухова и удивил и обрадовал всех рабочих цеха. Такое здесь случалось не часто.
Саша и Хасанов не отходили от Рустама ни на шаг. Они внимательно наблюдали за первыми его, ещё робкими движениями, показывали, как лучше пропускать шпульку между нитями основы, какие движения лучше и удобнее выполнять ногами, чтобы свободнее были руки, молниеносно устраняли допущенные новичком огрехи. Потом спешили к своим станкам. Помощь помощью, а на них тоже лежит план.
Рустам проработал без отдыха до самого обеда. Устал до зелёных кругов в глазах, хотя сделал значительно меньше других. Всё тело покрылось неприятной липкой испариной, руки и ноги, каждую косточку ломило так, то хоть кричать хотелось. «Шефы» уже несколько раз предупреждали своего подопечного, что так изводить себя с самого начала нельзя. На первых порах, пока придёт сноровка, выработается автоматизм в движениях, надо чаще отдыхать. Однако Рустам ни за что не хотел останавливать станок, чтобы размять затёкшие ноги и спину, дать отдохнуть рукам.
В первую половину дня в цех раза два, будто случайно, заходила Зоя Кузьминична. И каждый раз задерживалась на участке, где работал Рустам, о чём-то вполголоса говорила с Хасановым и Сашей. Рустама трогала эта забота и в то же время несколько сковывала. И без того неуверенные его движения становились совсем замедленными, вялыми, беспорядочными.
— Шефы ваши жалуются, — наклонилась к Рустаму Зоя Кузьминична. — Говорят, не отдыхаете совсем. Так нельзя. И вам вредно… И на качестве работы отражается.
В это время со двора послышались резкие металлические звуки. Наступил обеденный перерыв. Часть рабочих ушла обедать домой, остальные направились в столовую.
Рустам, выйдя вместе с Сашей из цеха, с наслаждением умылся под одним из жестяных умывальников, до хруста в костях потянулся.
— Ну, как начало? — с улыбкой спросил подошедший Хасанов. — Небось каждая жилочка трясётся…
— Есть такое, — прижался Рустам.
— Это с непривычки, пройдёт, — подбодрил товарища Саша.
— А знаете что, пойдёмте ко мне, — предложил Хасанов. — Жена сейчас в отпуске, поэтому готовит настоящие, а не на скорую руку, домашние обеды. А к столовой ещё успеете привыкнуть.
— Как-нибудь в следующий раз, — не решился Рустам принять приглашение. — Спасибо… Да и рабочую жизнь хочется и с рабочей с головой начать.
— Напрасно, борща бы отведали отменного. Хоть и без мяса, но пальчики оближешь.
— Нет, нет, спасибо, — уже решительно запротестовал Рустам.
Он понимал, что приглашение идёт от всего сердца, но знал и другое — с питанием у рабочих не густо. Так что на традиционное гостеприимство надо делать самим временем порождённую поправку.
После обеда они зашли к Саше. Его жена Муаттар заварила чаю и сама присела к столу.
— Рустам… Можно, я буду вас… тебя… ну, просто, по имени называть? — спросил смущённо
