дело в суд. В конце концов решил; «Надо что-то немедленно предпринимать. А то, не ровен час, из маленьких пока искорок может вспыхнуть опасное пламя».
Вот и сегодня Мухаббат, увидев издалека Халмурадова, поспешно свернула в сторону. Парторг заметил это. «Всё ещё обижается. А то ведь никогда не проходила мимо, не было такого, чтобы не поздоровалась, не перекинулась парой-другой слов…»
На самом же деле Мухаббат избегала Халмурадова не потому, что обижалась на него. Так же старалась она реже попадаться на глаза и бригадиру, Джамалитдину-ака. Клевета родного дяди так подействовала на Мухаббат, что она, будто оглушённая, работала с каждым днём всё хуже и хуже. Оттого и стыдно было ей смотреть в глаза парторгу и бригадиру. А уж как Мухаббат старается, прямо из сил выбивается! Но всё впустую. Каромат давно уже обогнала в работе подругу. А ведь с начала уборочной не только в звене, в бригаде не было колхозницы, которая даже подумать осмелилась бы о трудовом соперничестве с Мухаббат. На доске почёта, что установлена на полевом стане, давно уже не видно её фамилии. Там теперь красуются фамилии Каромат, Кумри, Азизы.
Джамалитдии-ака с первых же дней всё видел и понимал. Как-то подозвал он к себе Мухаббат и по- отечески пожурил её: «Ты, доченька, перед собой должна ответ держать за свои поступки. Сама для себя будь судьёю и совестью. А па длинные людские языки, на болтовню всякую и сплетни грязные не обращай внимания».
Мухаббат благодарно глянула тогда на бригадира. Она понимала всю глубину и справедливость его слов, попыталась даже последовать ого отеческому совету, но нечего путного из этого не вышло. Стоило ей только вспомнить о том, что наплёл про неё зловредный дядюшка, тут же руки опускались, на душу накатывала тоска и равнодушие ко всему. Она впадала в какое-то странное, пугающее оцепенение. Разве в таком состоянии можно было даже думать о выполнении нормы?..
Халмурадов долго стоял, провожая погрустневшим взглядом удаляющуюся Мухаббат. Потом направился в сторону полевого стана. Привязав копя к тополю неподалёку от хирмаиа, начал помогать арбакешам грузить курак. Закончив, взял Джамалитдина-ака под здоровую руку.
— Пойдём, поговорить надо.
— Да, надо, — согласился Джамалитдин-ака.
Они вошли под навес, бригадир присел на брошенный поверх циновки халат и сразу заговорил, взволнованно, сбивчиво:
— Вы обратили внимание на состояние Мухаббат? Она же так долго не выдержит. Поговорить с нею надо, успокоить добрым словом. А не то изведёт она себя вконец. Боюсь, добром вся эта история не кончится.
— Для этого я и приехал сюда. Максум-бобо никак пе хочет признаться, от кого исходит вся эта галиматья.
— Не скажет он. Если я не ошибаюсь, то здесь замешан, а может быть, и зачинщик не кто иной, как Мирабид. А Мирабида Максум-бобо ни за что не выдаст. Побоится. На мой взгляд, надо этот разговор с народом провести. Только так мы раз и навсегда сможем снять грязные подозрения с Мухаббат и Юнусова. И Максума-бобо на этот разговор с колхозниками надо обязательно заставить прийти.
— А если и на собрании ничего не получится?
— Получится. Заставим его сказать правду. В крайнем случае и припугнуть этого болтуна не грех… Дескать, в суд дело передадим, если не сознаёшься, от кого исходит сплетня.
— Согласен. Вы вечером соберите стариков в чайхане. А я постараюсь привести туда Максума- бобо.
Как и договорились, к вечеру Джамалитдин-ака собрал стариков в чайхане. Здесь же были и заранее предупреждённые друзья Фазыла. Сабир и Эрбута, прихватив с собою Рустама, пришли в чайхану раньше всех. Девушки из звена Мухаббат, не расходясь после работы по домам, тоже направились к чайхане. Они подошли было к заполненному народом помещению, но у самого входа засмущались вдруг и, подталкивая одна другую, вполголоса препираясь: «Ты входи первая! Нет, ты сначала!» — стояли на месте. Каромат наконец не выдержала. Она смело шагнула через порог. Девушки, поколебавшись ещё немного, потянулись за ней. Поздоровались с сидевшими в чайхане мужчинами и несмело сели на стоявший в уголке топчан.
Каромат зло скосила взгляд на невозмутимо попивающего чан хромого Мирабида. Тот лишь самодовольно ухмыльнулся. Видно было, что он совсем недавно плотно где-то поел и изрядно выпил. Замаслившиеся глаза его щурились в хмельном блаженстве.
На другом топчане, у окна, сидел Максум-бобо. Он походил на промёрзшего до костей человека: весь съёжился, под самый подбородок закутавшись в просторный ватный халат.
В это время с четырьмя чайниками в руках появилась Света и стала угощать стариков чаем.
Едва только аксакалы стали собираться. Света закрыла медпункт и поспешила в чайхану.
Вскоре она и перед девушками поставила несколько чайников свежезаваренного чаю.
— Спасибо, дяденька самоварщик! — пошутила Каромат.
— Почему вы не привели с собой Мухаббат? — пропустив шутку мимо ушей, озабоченно спросила Света.
— Отнесёт ребёнка домой и придёт.
— И нам, пожалуйста, один чайничек свеженького! — потребовал Мирабид.
Света даже не глянула в его сторону.
— Сапурахон, принеси-ка мне чаю, доченька, — ласково попросил Тешабай-ата.
— Сейчас, дедушка, — тут же отозвалась Света.
Она подбежала к старику и забрала стоявший перед ним опорожнённый чайник. Через некоторое время вернулась и поставила на поднос уже заново заваренный чай.
Джамалитдин-ака расположился рядом с Халмурадовым. Раненая рука его покоилась в толстой и плотной рукавице. Осторожно примостив её на колено, он тихонько поглаживал руку. Она так разболелась, что даже чаю выпить не было сил, да и желания тоже. Все сочувственно смотрели на бригадира, понимая, какие муки он испытывает сейчас.
На топчане, где сидели девушки, послышались возбуждённые голоса. В дверях чайханы показалась Мухаббат. Девушки стали шумно звать её к себе. Не удержалась. чтобы не прийти на это собрание, и тётушка Хаджия. Она молча прошла поближе к Халмурадову с Джамалитдином-ака и села там на предупредительно освобождённое кем-то из колхозников место.
Позже всех появился Фазыл. Едва шагнув через порог и оглядевшись, он прямиком направился к Рустаму.
— Совсем редким гостем становишься ты, дружище! — с упрёком в голосе заговорил Рустам, узнав по походке Фазыла.
— Работы много, — стал смущённо оправдываться Фазыл, беря протянутую ему Сабиром пиалу с чаем.
Оказывается, Халмурадов Фазыла только и ждал. Как только Юнусов появился, он дал председателю знак начинать собрание.
Тут вошёл Хайдарали и присел рядом с Мирабидом. Они сразу о чём-то заговорили.
— Общее собрание членов колхоза «Коммунизм» разрешите считать открытым, — начал Ахмаджан- ака. — Слово для ознакомления присутствующих с рассматриваемым сегодня вопросом предоставляется секретарю парткома товарищу Халмурадову.
Халмурадов начал хрипловатым, сдавленным от подступившего вдруг волнения голосом:
— Товарищи!.. Мы собрались сегодня потому, что среди колхозников распространились вздорные и грязные слухи. Наша обязанность, долг наш — оградить честь, доброе имя людей, оказавшихся жертвами невообразимой клеветы. И не только оградить, но докопаться до нечистого источника этих бредней, стоивших и стоящих нам покоя и здоровья. Около недели тому назад наш односельчанин Максум-бобо нанёс всеми уважаемым людям— звеньевой Мухаббат и трактористу Фазылу Юнусову тяжкое оскорбление. Будто они поддерживают друг с другом тайную, преступную интимную связь. Я несколько раз пытался по- хорошему побеседовать с Максумом-бобо, узнать у него, кто затеял эту недобрую возню вокруг честных и чистых людей, но ничего не добился, так же, как и председатель колхоза. И вот мы, посоветовавшись, решили — пусть Максум-бобо перед всем народом держит ответ за свою или, не знаю, чью там, но им
