кармана выглядывала сандаловая палочка, а поверх одежды висел православный крест из дерева.
Повернувшись ко мне приплюснутым профилем и продолжая телодвижения, парень бодро сказал:
— Будем знакомы — серый маг Антилисов, он же Бусито фон Рамакришна. А проще всего называть меня лейтенант Сергей. Да. Честно: я работаю на московские спецслужбы. Мой начальник капитан Путин ждет сейчас моего звонка. Да. Честно. Вам помощь не нужна? Дарю духов-хранителей. Хотите мантру на все случаи? Вот послушайте: 'Харе Кришна! Харе Кришна! Кришна — Кришна! Харе! Харе!..
Может, я пластилиновая. Или ватная. Или вообще никакая. А только руки-ноги мои задвигались как неродные в такт Лейтенанту Сергею — очень уж забавным он мне показался.
Красное солнце подрагивало в угольно-пыльном небе. Приплясывая, мы с лейтенантом не смотрели друг на друга. Задрав к солнцу голову и прищурив один глаз, лейтенант рассказывал про свою путь-дорожку. Искорка эта оторвалась не на шутку и держала путь далече. Первое его путешествие состоялось прошлым летом, когда лейтенант Сергей прорвался сквозь астральные кордоны на планету Голока Врадаван, где, переодевшись в гопи, предавался вместе с другими пастушками трансцендентальному любовному служению Господу Кришне. К сожалению, ему пришлось вскоре покинуть это благодатное место, так как непрошеные космические хиппи платят за простой собственным весом — чем больше такой гость задерживается в одном месте, тем меньше его становится. В конце концов настает момент, когда масса его покоя становится равна нулю, и вечный путешественник превращается, должно быть, в светоносную частицу. Да. Но пока лейтенант Сергей Антилисов не набрал надлежащих оборотов и обретается в основном на околоземных орбитах. Вот думает еще превратиться в ворону и поглядеть на город с веток платана где-нибудь в старом парке. А надоест, так уйдет в микромир, пристроившись электроном к ядрышку какого-нибудь огурца. Все дело в точке сборки, обусловленной запасами энергий. Может девушка поможет обнищавшему страннику куда-нибудь передвинуться? Да. Честно.
Я никогда не любила фантастику, а уж от мистики нас батюшки в церкви отваживали всем миром. Поэтому путешествия Лейтенанта Сергея показались мне скучными. Но был он, как и я, сиротинушка горемычная, и мне захотелось подарить ему на прощание что-нибудь свое.
Я подступила к нему и быстро поцеловала в губы — они были холодные, сухие и синие. А глаза до этого были какие-то утонувшие, а теперь они выплыли и тоже оказались синие. Испуганными птичками они оказались. Ведь птички — это теплая боль. Хотели они мне что-то пропеть, чуяла всем сердцем, хотели. Но не смогли. И канули, ударившись о свое стеклянное небо, обратно. А Лейтенант Сергей, отвернувшись, побрел прочь, но не танцующей походкой, а ровно, размеренно, как ходит по земле хозяин. Да и взаправду, наверное, хозяин: он, должно быть, жил на пустыре.
Не знаю, что со мной сталось, откуда силушки взялись да желания, а только воздух посинел, красное солнце пожелтело, а рухлядь вдали обратилась в белые корпуса на фоне очерченных гор.
И понеслась я ловить свою искорку.
Пересаживаясь с маршрутки на маршрутку, стреляя в промежутках сигареты, чтобы комкать их затем от нетерпения.
Если бы я не поддерживала Божий ориентир на безмолвие, клянусь, я бы рассказывала прохожим анекдоты! И только когда добралась до знакомого корпуса на окраине Варкетили, последние сто метров по асфальту, где только что проехал грузовик, подняв клубы пыли, оказались неподъемными.
Я застыла на обочине, как вкопанная. Навстречу, плавно вышедши из подъезда, шли, собирая пыль на одежду, три лучших на Земле человека: Таня, Марина и Майя.
— Здравствуйте, девчонки! — сказала я привычным голосом, когда мы все обнялись. — Ой, блин, заговорила! Простите меня, а?
И тогда белое солнце обрушилось на меня.
12
Я сейчас кушаю. Сидя у тумбочки, где молитвенник и тетрадь, куда я записываю свою жизнь. Все- таки мама моя знает, что нужно человеку для счастья: на салфетке — банка с огурцами. Жареная картошка и кетчуп, перемешанный с майонезом. Вы еще не пробовали мой фирменный соус из кетчупа и майонеза в равных частях?
Я, пожалуй, пробуду в больнице еще недельку, все равно лечение оплачивает бывшая папина работа. Доктор, выслушав меня в первый день, сказал? 'Авангард в башке!' и выставил сразу два диагноза: неврастения и сотрясение мозга.
Про запой я умолчала, чтобы не срамить семью.
Были у меня девочки. Марина сказала: 'Ну, Ксения, уболтала ты смерть! Разрубила наш общий кармический узел. Понимаешь, это трудно объяснить логически, но все мы должны были оказаться под колесами судьбы — сегодня ли, завтра… А ты оттянула это на себя. И мы теперь свободны от этого снежного кома. Спасибо тебе. Но больше себя не грузи. Обещаешь?'
Наверное, у Марины тоже в голове авангард. Честно говоря, не думаю, что я могла столько натворить. И ежу понятно, что они с Майей видят то, чего нет.
Я вот что все думаю: то, чего нет, оно есть или его нет? Хотя доктор просил пока ни о чем не думать.
Вот отец с утра приходил, у него другая версия:
— Понимаешь, Ксюша, — сказал он, мнительно потирая платком место на шее, где цепочка с крестом. Он даже когда крестился в прошлом году — капризничал. — Душа пьяницы — это же наружный половой орган. Только простофили принимают его за распахнутую душу. Я — за коммуну, я за флэт, я — за общежитие. Только у коммунаров тоже существуют обязанности: встать, допустим, в десять, а не в двенадцать, сказать всем 'Доброе утро!' Собаку приласкать, а не пнуть и отвернуться к телику. А если отлучаешься из дому, изволь сообщить, когда тебя ждать. Это элементарные правила общежития. А вот стоит ли быть свободными, но чужими — вопрос другой. Дурачок, ведь мы с матерью — заложники твои! Может я и воспитывал тебя в излишней строгости — как мальчика, извини уж: хотел сделать человеком. Трудно, говоришь, жить? А ты на меня смотри, когда трудно станет. Сколько раз советовал: встала — сделай с отцом гимнастику, убрала постель — займись косметикой. А то ходишь пацанкой… А ты сядь вечером за журнальный столик, сыграй с отцом в шахматы. Пригласи его, дурачок, в поход, он тебя шашлыком угостит, а может, и тем самым коньяком. Ну что молчишь? Не врубаешься в свое положение?
А я в это время действительно отвлеклась — на трусы тети Нади. Дело в том, что в палате со мной лежала одна толстая тетенька с вот такенными трусищами! Ее доставили во время гипертонического криза и был у нее только сын, которому кулема эта жутко стеснялась сказать, что ей необходимы еще одни трусы. И вот она их вечно стирала, а потом развешивала в разных укромных местах. А сама про те места забывала… Ну а я этим пользовалась: заныкаю трусы, допустим, к себе под подушку, а потом мы с тетей Надей ищем их. И хохочем весь день напролет. Она уже смекнула, что я прикалываюсь, но игра ей понравилась, и мы теперь делаем вид, что не видим в упор эту интимную принадлежность.
И вот я заметила, как свисают эти трусы из-под края тетушкиного матраса. И стала невольно прикидывать, куда бы их припрятать.
Когда отец ушел, я вдруг разрыдалась, да так, что ни тетя Надя, ни дежурная медсестра битый час не могли меня успокоить. На все расспросы я твердила, что у папы моего — все виски седые.
Потом я уснула, а там подошло время обедать и я, кушая, дописываю эту тетрадку.
Что бы такого еще рассказать, чтобы вам не было скучно?
Я пока подумаю, а вы никуда не уходите, ладно? Я даже не знаю, зачем я исписала эту тетрадку. Честное слово, мне для себя ничего не нужно. Я просто хочу жить среди вас: вместе вставать, вместе кушать, вместе рассказывать истории. Я ведь так рассказываю, чтобы вам страшно не было. Ведь если я стану черствой с вами, то не смогу ничего этого: кушать, рассказать, думать. Хотите, я вам колесо от троллейбуса подарю? Хотите — картину нарисую?
Или вот что: подойду прямо сейчас к окну в человеческий рост на седьмом этаже двадцать первой палаты — по странному совпадению Марина проживает по такому же адресу — выбью ногами стекло и
