книге отзывов. Мы посадили его в правый крайний угол под Эсхилом. Потом мы обнесли столик лентой, прикрепили над ним мемориальную доску: “За этим столиком сидел всесоюзный староста М. И. Калинин”. С того дня этот столик — наша реликвия и больше не обслуживается.
— Извините, — вежливо заметил я, — но кто-то сейчас там сидит и кушает шашлык.
— Ты знаешь — очень попросил. Не смогли отказать!»
Зиновий Ефимович не раз рассуждал устно и письменно о понятиях «дружба» и «любовь»: «Любовь бывает без взаимности — бывает ведь неразделенная любовь, дружба неразделенная не бывает, иначе это рабство какое-то, что ли… Дружба — великое явление. Хотя бывает… бывает, думаешь, лучше бы я его не знал, а знал бы только его творчество. Или наоборот: пусть бы я никогда не видел плодов его творчества, а знал только его самого. Но когда эти две любви совпадают — это великолепно!»
Гердт дружил с Риной Зеленой и любил ее за «первосортное чувство юмора, за щедрый талант, за беспощадный профессионализм». Вот как он отзывался об этой замечательной актрисе: «Никто и никогда не слышал от нее жалоб на усталость… Этот человек не прощает ни себе, ни другим небрежности в деле, которому мы служим». И добавляет: «Вот единственное, за что я ее терпеть не могу: всю жизнь она служит укором моей собственной лени и нежной снисходительности к себе…» «Подчас она казалась парадоксальной, но в итоге всегда оказывалась права», — писал о ней Зиновий Ефимович.
«Никто не знал, что с Риной происходит, какие гадости или болезни, — говорил Гердт. — О них знала только она сама и не отвлекала человечество на свои проблемы. Поразительно легкий характер! Она даже находила в себе силы по-прежнему шутить: “Мне пора называться не Риной, а Руиной Васильевной”». Зиновий Ефимович вспоминал, что она всегда, даже во времена обязательного официального атеизма глубоко верила в Бога. По тому, как она относилась к Всевышнему, по простоте, почти будничной, и величию их «взаимоотношений» Зиновий Ефимович Гердт все время, хотя и не говорил ей об этом, сравнивал ее с Борисом Пастернаком.
В статье о Рине Зеленой Гердт вспоминал галерею образов, созданных ею в кино на протяжении десятков лет: «Вот молоденькая секретарша в “Светлом пути” с телеграммой в руках.
— Морозова, вам почему-то телеграмма из Москвы, — говорит она подобострастно героине, которую до сих пор не удостаивала даже взглядом».
Зиновий Ефимович вспоминал и фильм «Встреча на Эльбе»: «В советскую комендатуру в немецком городке входит немка. Она ведет свой велосипед: к багажнику привязано несколько полешек дров, а на них лежит крохотный букетик фиалок. Она в очках, клетчатой куртке, в старых спортивных брюках.
— Что вам угодно, фрау? — спрашивает комендант.
— О, ничего, — поясняет она свой приход. — Я только хотела спросить вас: там бомба, неразорвавшаяся, лежит у меня под кроватью. Нет-нет, она мне совсем не мешает. Я только хотела узнать, можно ли ее мыть мылом.
Я прямо вздрогнул от точности этого образа, этого актерского перевоплощения.
…А вот самодовольная бюрократка, директор ателье, в фильме “Девушка без адреса”. Как смеется над ней зал!
— Иванова, почему вы разговариваете? Вы же не член правления.
А заколдованная девчонка в сказке “О потерянном времени” Е. Шварца! Она даже во время бешеной погони успевает пропрыгать по всем нарисованным на тротуаре классам и снова бежит со всех ног дальше от злых волшебников.
Дамы и домработницы, важная гувернантка в “Каине XVIII” и уборщица в короткометражке “Зонтик”, поэтесса-декадентка в фильме “Поэт” и крохотная кукла на ладони у Тарапуньки, поющая грустную песенку в “Веселых звездах”. Все это Рина Зеленая…
В фильме “Дайте жалобную книгу” мы увидели ее в совершенно неожиданной роли. Поет немолодая джазовая певица, которую выгоняют с работы за устаревший репертуар. Зал хохочет, но смех смешан с грустью. Это чаплиновский персонаж», — размышляет Зиновий Ефимович.
Рина Зеленая и Зиновий Гердт нередко виделись в Москве, хотя познакомились в Ленинграде в гостинице «Астория»: «Мне говорят: “Вот Гердт прошел…” Я скорее хватаю очки — посмотреть на него хоть издали, а лифт закрылся и уехал… Потом все-таки спросила у дежурной по этажу, в каком номере Гердт, и позвонила по телефону, можно ли повидать его… И он пришел, и мы толковали за полночь. И так с тех пор и разговариваем, — вспоминает Рина Васильевна. — После первого разговора выяснила, что его-то мне всегда и не хватало. Наконец-то я его нашла, моего друга милого. Вот с тех пор и люблю его всегда».
Вот как она отзывалась о Гердте: «Мне, например, нравится, как он одет. Я любуюсь его манерой двигаться так элегантно, несмотря на сильную хромоту (ранение на войне). Я думаю, так хромал Байрон. Его талант актерский, писательский (моя любимая комедия — “Поцелуй феи” З. Гердта и М. Львовского), шутки, острые или дурацкие, — мне все подходит».
Весьма любопытны дошедшие до нас рассуждения Рины Зеленой о кукольном театре Образцова. По мнению и убеждению Рины Зеленой, кукловождение — это трудное, физически тяжелое искусство- ремесло… Ей много раз предлагали за кулисами театра рассмотреть всю технику, как это действует, но она так и не согласилась, не смогла себя заставить посмотреть… не хотела, боялась увидеть висящую на гвоздике живую Кармен или собачку Тяпу. Рина Зеленая смотрела на кукол, как на игрушечных артистов.
Зиновий Гердт запомнил случай, произошедший на 60-летии А. Т. Твардовского. Поэт пребывал в тоске — его только-только уволили из главных редакторов журнала «Новый мир», — и праздник получился невеселым. Тут на дачу ворвалась Рина Зеленая — сказала, что ищет Гердта. Незваную гостью усадили за стол, налили водочки. Тут Рина принялась теребить друга Зиновия: «Хочу выступить!» Гердт в ответ: «Вы что, идиотка? Здесь цвет российской словесности, как же вы можете со своими шуточками?» Но Зеленая настаивала, и Гердт сдался: «Перед вами хочет выступить…» А Рина уже перебивает: «Вы что, идиот? Здесь собрался цвет российской словесности, как же я могу со своими шуточками…» Естественно, ее стали просить, и Рина прочла кое-что — Твардовский от смеха катался по дивану! А потом сказал Гердту: «Зяма! Тронут, что вы позаботились обо мне, и в печальную минуту привезли Рину…»
Среди русских поэтов, любимых Зиновием Ефимовичем, Твардовский занимал не просто особое, но уникальное место. Летом 1970 года они оказались соседями в подмосковном доме отдыха на реке Пахре. Гердт вспоминал: «Случилось так, что в последние годы жизни Твардовского судьба подарила мне общение с этим замечательным человеком». Никогда не забуду, как блистательно и, разумеется, по-своему читал стихи Твардовского Зиновий Ефимович. Прежде всего, их объединяла искренняя любовь к истинной поэзии. Помню, как читал Гердт стихотворение «В тот день, когда окончилась война».
