Эти черные в небе горланы,Это жизни обыденной жуть,Это красные в мелях баканы.Чуть услышишь, под мышкою ртутьЗакипит, и раскроются раны,И на солнце тогда не уснуть.
ЧЕЛОВЕК
К беспредельности неба и к звездному чуду,К многошумности моря, к ажурности трав,Даже крайние розы в пути оборвав,Я восторженным век свой недолгий пребуду.К человека ж телесному, страшному блуду,К аромату жестоких идейных отрав,К всеизведавших грешных очей изумрудуЯ останусь до смерти жесток и неправ.Человек – омерзительная амальгамаИз угасшей в гниющей трясине кометыИ низверженных ангелов злобного гама,Человек – марафонский посланец без меты.И души не сложилась бы дивная гамма,Если б в мир не явились зачемто поэты.
ОКО
Вчера в громадном терпеливом глазеИзмученной, худой, цыганской клячи,Жевавшей мокрую солому в тазеУ низкого плетня убогой дачи,Я отражался, как в хрустальной вазе,Миниатюрный, созданный иначе,С горами, лесом, тучами в экстазе,Как иерогли/ф таинственной задачи.Сегодня на плетне висела шкураКровавая, на глаза ж поволоке,Меж мускулов раздутых, синебурых,Рои жужжали оводов стооких,И, такова уж у меня натура,С недоуменьем думал я о роке.
В ТРЕУГОЛЬНОЙ РАМЕ
Направо шест засохший ясенёвый,Налево тень бросающий стожок,Внизу бурьян с щетиною ежовой,Вдали сухой за сливами лужок.А в треугольной раме бирюзовыйАтласный фон и белый сапожокНедвижной тучки, и деталью новойЗачемто узкий месяца рожок.Какой он бледный в жаркие полудни!Как дважды в чае выжатый лимон.Куда его мечтательности чуднойДевался звезды затмевавший сон?Такой и ты в нередкостные будни,Скучающий на солнце Эндимион!