И он дрожа упал челом на трупы И зарыдал, как малое дитя, Обняв окровавленные тулупы. Рыдал и я, склоняясь у ног Христа, Но мертвых тел не целовал устами: Я был живой, холодная черта Меня от мертвых считанными днями Как будто гранью слабой отделяла. И чем я мог помочь? Богат словами Я был нередко, но без веры мало Дают слова загробного обмана, Одной любви высокое начало Приводит отходящих из тумана Туда, где все сливаются пути, Где раздается вечное: Осанна! Но мне Любви такой не принести Озлобленным, беспомощным, несчастным; В моем раю земному не цвести, Хоть родственен Христа мечтам неясным Я издавна, хоть из тяжелых ран Текут рубины ручейком ужасным И у меня с ланит на жалкий стан!.. Едва касаясь снежной пелены, Христос ходил по стонущим полям… И там, где из смертельной тишины Тянулися к беспечным небесам Зачем-то руки, – золотые сны Он навевал страдальцам, и к устам Синеющим дрожащими устами Он прикасался нежно, и, словам Святым внимая, снежными цветами В Христе усопших вьюга засыпала. Он удалялся тихими шагами, Склоняясь каждый миг, а я сначала, Окаменев, смотрел Ему вослед, Затем сомненья роковое жало Впилось мне в душу. Ах, спасенья нет! Его мечта, как все мечты, бесплодна, Он никем не выполненный бред! Но я хотел в застывших и холодных, Как из стекла, глазах у мертвецов Прочесть рассказ о подвигах негодных, Рассказ о том, что мыслят у гробов, Когда лицом к лицу с великой тайной Встречаются без опошленных слов. Я наклонялся к павшим. Не случайный На мертвецах остался отпечаток! Похожи все: покой необычайный, Застывший гнев, как рыцарь в черных латах, Недоуменье, ужас величавый… Безмолвно ищут в голубых палатах Небес далеких новые уставы Торжественные восковые маски И суд творят безжалостный, но правый Над матерью, не расточавшей ласки, Над похотливой и слепой Природой. Десница Смерти с допотопной сказки О самобытном гении народа Кровавое стащила покрывало. Глаза прозрели, страшная свобода