лоб. Беспокойство, которое я чувствовал всю ночь, переросло в волну дикого ужаса, когда я осознал, что закрываю фюреру дорогу.
Мое сердце, кажется, перестало биться, на лбу у меня собрались горькие капли пота. Я пытался удержать слова, но мускулы вокруг рта боролись за власть. Фюрер находился прямо передо мной.
— Волосатые члены, — гавкнул я на Гитлера. — Чёртова дерьмовая волосатая задница член сиськи. Фюрер расширил мертвые бледные глаза. Тут я осознал, что смотрит он не на меня, а сквозь меня. Он видел что-то внутри себя, что-то настолько обширное, настолько невообразимое, настолько кошмарное, что все, окружавшее его в реальности, для него не существовало. Он выглядел так, как будто душу его схватил и сжал сам Дьявол.
Гитлер пошел дальше, занятый только образами внутри своей головы. Воспользовавшись моментом, я вывалился в коридор у себя за спиной, распахнул дверь и закрыл за собой щеколду. Я уже думал о том, что брошу все свои вещи в комнате. А теперь я несся со всей возможной для моих трясущихся ног быстротой к тому выходу с территории, что находился, по описанию Греты, возле горы.
Я пробежал через затемненный участок территории и влетел в отходящий поезд за секунду до отправления. Я был уверен, что в последний момент появится охрана, и меня вытащат из вагона. Даже когда я уже покинул Германию, я все не мог понять, что же такое сказал фюреру Оссицкий, что обратило его взгляд столь глубоко в пустоту. Я хотел знать, что он увидел внутри себя.
На протяжении месяцев, которые последовали за этим, когда мир стал свидетелем того, на что способен один человек, я обнаружил слишком много ответов на этот вопрос.
Разберемся
— Потому что он не закрывается, насколько я понимаю.
Она перекладывает беспроводный телефон к другому уху, придерживая его плечом, при этом поднимая Эмму и проверяя ее штанишки. У младшей дочери идет первая неделя носки сменных штанишек без подгузников, и ей приходится постоянно проверять, не случилось ли чего. Квартира забита, она слишком мала для женщины с тремя маленькими дочерьми, но куда же им деваться?
— В смысле, он немного закрывается, но полностью не перекрывает воду. Да не надо больше проверять, я уже десять раз пробовала. Ну, хорошо, не вешайте трубку, — она не хочет, чтобы сантехник вешал трубку, потому что дозванивалась до него три дня кряду.
Энджи сажает ребенка, откладывает телефон и снова пробует кран. Кран издает жуткий воющий звук, похожий на звук шин по мокрой щебенке, но не закрывается. Вода закручивается над коленом трубы, тихо вибрируя, так, как будто в трубу попало что-то металлическое — например, вилка.
Энджи снова берется за телефон.
— Ну, естественно, я не хочу, чтобы она постоянно текла — у меня же расходуется горячая вода. Нет, я не знаю, что это еще за звук, они никак не связаны.
Она проверяет, нет ли в кухне детей, взгляд ее охватывает кухню, как движущийся прожектор во дворе тюрьмы. Эмма сидит на полу, загипнотизированная сплетением металлических нитей в кухонной мочалке. Виктория — за столом, тихо раскрашивает рождественскую звезду, ее бледные ножки барабанят по стулу. Мелани помогает мамочке со стиркой: это упражнение заключается в том, что она вынимает из стиральной машины чистые мокрые полотенца и сваливает их в миску с кошачьим кормом. Энджи не планировала называть детей в честь участниц группы Spice Girls, но после того как умер Джон, никто не обратил на это ее внимание, а потом — она была так растеряна, что решила сидеть тихо и не поднимать этот вопрос.
Кухня выкрашена в веселенький желтый цвет, но веселье потихоньку начинает шелушиться, и кухню уже пора ремонтировать. Дебил диджей треплется но радио, несет что-то о том, что Санта-Клаус — пришелец, но приемник находится слишком далеко, и из кухни его не выключишь. Наверху кто-то что-то забивает в стену молотком. Энджи убирает с глаз выбившуюся прядь светлых волос и смотрит на розетку:
— Я же вам только что сказала: то, что там лязгает, не имеет никакого отношения к стиральной машине, наверное, ребенок что-то засунул… нет, мне надо, чтобы вы устранили течь. Мне нужно наполнять ванну, и я уже устала кипятить чайники, и — да, я знаю, какое сегодня число, но когда вы все-таки смогли бы прийти?
Мелани тащит мокрые полотенца по полу, но они запутались в кошачьей кормушке, кормушка переворачивается, вода и грязное студенистое мясо оказываются на кафеле пола. Энджи выхватывает у нее полотенца и чуть не роняет трубку; в ухе у нее звучит сигнал того, что у нее на проводе вторая линия.
— Я вам перезвоню. Дайте номер вашего мобильного.
Она бросает полотенца в угол — их придется перестирывать — и берет карандаш из набора Виктории, отчего девочка начинает раздраженно визжать. Красным карандашом Энджи записывает номер в углу белого прилавка рядом с мойкой и отвечает на следующий звонок:
— Люси? Нет, конечно, нет, я даже не хочу думать о том, чтобы опять с кем-нибудь встречаться, это был сантехник. Ну, это потому что я долго ждала ответа. У меня нет горячей воды, а он говорит, что у него сломался фургон, плюс еще Рождество, и поэтому везде пробки. Лучше бы они признались, что набрали слишком много заказов, чем пытались вызвать у клиентов сочувствие… ты что, плачешь?!
Ее старшая сестра часто плачет. Она вообще существует только в двух состояниях — слез или радости, оба они граничат с истерикой. «Люси не везет с мужчинами», — так описывает эту ситуацию их мать. Эта фраза означает, что сорокадвухлетняя Люси, крупная и паникующая по поводу своего репродуктивного возраста, любит мужчин так отчаянно, что кажется, будто из помещения, в котором она находится, откачали весь воздух, и ее партнеры вынуждены бежать — просто чтобы начать дышать снова.
— Почему? Что он тебе сделал? Угу, я слушаю, говори.
Энджи запихивает карандаш обратно в коробку, принадлежащую средней дочери, чтобы та перестала визжать. Она пытается сконцентрироваться на проблемах Люси, но они всегда одинаковы, и их разговоры упорно ходят по кругу. Слушая сестру, она наблюдает за маленькой Эммой. Эмма ее беспокоит: она реагирует на вещи не так, как должна бы, и сидит она слишком смирно. Педиатр говорит, что надо подождать еще несколько недель, прежде чем отправляться делать анализы, но…
— Да, я здесь, здесь. Возможно, ему нужна передышка, ну, знаешь, немного личного пространства. Да нет же, он не бросит тебя. Возможно, он будет просто рад, если…
Звонит мобильный телефон. Он поставлен на режим «звонок и вибрация», и резонирует так активно, что летит по столу, готовясь упасть; Энджи еле-еле успевает подхватить его в полете.
— Люси, давай я тебе перезвоню. Пять минут, обещаю. Сделай себе чаю и положи в него меда «Манука».[12]
Меняя возле уха телефоны, она смотрит под раковину. Вода льется из белого пластикового колена на коробки с чистящими средствами.
— Мамочка, — Мелани указывает на свой нос. Из него во все стороны торчат сосновые иглы.
— Как ты это сделала?
— Я заглянула в дерево. А что мне теперь делать?
— Вы должны переодеться, обе. — Но приходящей няни еще нет, поэтому она сдается: — Ну, хорошо, можете помочь мне вытереть воду. — Она вручает Мелани губку и снова обращает свое внимание на телефон.
— Миссис Ривз?
— Кто это?
— Миссис Анджела Ривз?
— Да, кто говорит?
— Я был с вашим мужем Джоном.
— О, — ее голос прерывается. Она ждет продолжения и смотрит на Мелани, которая берется за
