— Так вы кто? — Айсис подошла и села рядом с Джоном.
— Джон Дарт.
— Приятель Ли? Я слышала, как вы называли ее по имени.
— Вроде бы… Да, так и есть.
— И вы в бизнесе?
— Кино? Нет, я поэт.
— Настоящий? Фантастика! Бесподобно!
— А работаю в книжном магазине.
— Неужели? Я тоже работала в книжном магазине. Там продавалось много всего, но и записи тоже. В Форфаре. Ужас. Невероятная скука.
— Не уверен, что смогу вернуться.
— Понимаю. Вас это портит. — Айсис показала рукой на бассейн, дом, пейзаж и безоблачное голубое небо. — Не только вас. Это портит все остальное.
— Да. Я только недавно об этом думал.
— Но это не альтернатива. Не на каждый день. Не жизненное предназначение.
— Жизненное предназначение?
— Ну да. Посмотрите на нас вокруг бассейна. Странное сборище. Вы и Ли, Оливер, потом этот директор, превратившая себя в жирное жаркое затраханная недоросль; обтянутая протравленной сыромятной кожей доска на ходулях, которая зовется ее мачехой, и Лео. Каков он, когда у себя дома? Я предполагаю, это все-таки дом, а не самая дорогая в мире дурная шутка.
— Миллионер, порнограф и еврейский филантроп.
— Как же я не догадалась? Так вот почему мы собрались? Обстановка дружественная, но мы не друзья. Когда ко мне забегает приятель с компанией пропустить стаканчик, атмосфера совсем иная. Надо добиваться гомогенности. В этом и заключается жизненное предназначение. Дело не только в деньгах.
— Нет. В избранности, — согласился Джон.
— Вы так считаете? Тогда я вне конкуренции.
— Не хотите стать избранной?
— Это замечательно. Семнадцать лет денно и нощно молюсь. Но не привыкла к избранности. Была знаменитой минут пять, в прошлом году не попала в «Кто есть кто» в Ангусе, а по утрам одеваюсь так, как угодно моим фанатам.
— Вы просто всем пресыщены.
— Полагаете? Вы специалист?
— Нет. Но нетрудно предположить.
— Так же нетрудно, как подписать за всех счет?
— Вы заметили?
— Знаю эту позу: начхать-мне-на всех, и тут же: а кто заметил? Я рада, что не настолько пресыщена, чтобы не восхищаться Ли Монтаной. В моем понимании она и есть воплощение настоящей звездности. Любила ее много лет. По-настоящему. До слез в подушку и мокрых трусов. Не хочу пресыщаться по ее поводу.
— Вы лесбиянка?
— Нет, — рассмеялась Айсис. — Когда выдается время, трахаюсь с парнем. Но мне хочется поцеловать ее в губы. Наверное, я бисексуалка: могу общаться с мужчинами и богинями. Такими, как Ли Монтана, Мэрилин Монро, Пэтти Смит, со святой Терезой Авильской. Да, еще с Бетти Буп.
Джон смотрел, как она смеялась, и рассмеялся сам.
— Вы не считаете, что они — сверхновые звезды огромной величины? Стали всеполыми и преодолели род? Могли бы вы растаять в объятиях Кэри Гранта? Или провести ночь с Полем Робсоном или Китсом?
— Только не с Китсом. Он своим кашлем не даст уснуть.
— Но вы понимаете, о чем я говорю? Обычные законы неприменимы, если ты фан, если обожаешь своего кумира. А что у вас за стихи?
— Лирика, немного созерцательная. Очень старомодная и унылая.
— Это мое. У вас что-нибудь есть с собой? Можно посмотреть?
— Вам не понравится. Сырятина. Я над ними еще работаю. И не знаю, хороши они или нет.
Но показать ему хотелось. Бегом, а не шагом. Такое обуревало желание, чтобы она их посмотрела. Вознамерился повыставляться. Если на этом тюленьем лежбище все выставлялы, почему не покрасоваться и ему? Джона раздражало, что Ли ни разу не спросила его о стихах. Он каждый день работал, а она не потребовала: «Прочти-ка мне что-нибудь». Поэзия — его хобби, сотворенная из спичек модель Биг Бена. Поэтому он привел Айсис в свою комнату, и она села на его кровать.
— Лучше я сам почитаю. Они еще не отшлифованные.
Джон опустился рядом и начал негромко декламировать.
Когда поэзия впервые воплощается в звуки, наступает волнующий момент. Такое слышат немногие. Словно редкая птица вылетает из гнезда. Только что нелепое соединение красивых перьев и клюва становится бытием. Премьера стихотворения свершается в великолепии тихого полушепота. Представьте, что вы первый, кто слышит пролог «Илиады» или «Потерянный рай». Или вас спрашивают: «Что вы думаете вот об этом?» — «В стране Ксанад благословенной//Дворец построил „Кубла-хан“»[44]. Хлопанье крыльев изменяет культурный климат. Звучала, конечно, не элегия «Сельское кладбище»[45] или «Гимн обреченной молодости»[46], но, слушая собственные строки, Джон понимал, что они хороши — лучше, чем он когда-либо писал.
После третьего стихотворения он поднял глаза.
— Извините, я вас утомил. Сейчас кончаю.
— Нет. Они потрясающи. В самом деле очень хороши. Особенно последнее, о любви. Мне очень понравилось. Вы не дадите копию?
— Не знаю. Оно еще не доделано. Надо подшлифовать.
— Ничего не надо. Стихотворение закончено. Оставьте его в покое. Так вы мне дадите?
Джон расплылся в улыбке и покраснел:
— Если хотите. — Сел и переписал три коротких стихотворения.
Они поговорили о поэзии и прозе. Айсис была не так начитанна, как он, но зато читала с большим чувством. Она шла на приступ книг с евангелическим неистовством, хватала Джона за руки, вскрикивала. Они обсудили «Антигону», школу, учителей, что значило расти провинциалом, какие конфеты покупали, когда были маленькими, как хотели удрать; свои магазины, типажи покупателей. И не заметили, как стало смеркаться.
Внезапно на пороге появилась Ли.
— Ах, вы здесь — хихикаете в темноте. Славно. Все разошлись. Просили передать вам «до свидания». Если не возражаете, я хотела бы принять душ.
Айсис вскочила на ноги.
— Извините. — Ее охватило отчаяние, как девчонку, которую застукал с сигаретой любимый наставник. — Я ухожу. — И выскочила из комнаты.
Ли громыхнула дверью ванной. Джон попытался просочиться следом, но замок оказался запертым. Через десять минут она появилась в халате, с накрученным на голову полотенцем и явно на взводе, как взвинчивающая до предела ярость Норма Десмонд.
— Извини. — Джон поспешил первым выбросить белый флаг.
— Давай поставим все точки над i. Ты здесь потому, что я попросила тебя побыть со мной.
— Ли!
— Твоя работа заключается в том, чтобы поддерживать меня и заботиться обо мне, а не о какой-то тщедушной сучонке. — Она перешла на крик; грудь привычно вздымалась, тренированные легкие вбирали воздух — Ли не заботило, слышит ее кто-нибудь или нет.
— Прости, но я не наемный работник.
— Не наемный. Но это вовсе не означает, что тебя невозможно вышибить. Вероятно, это все ошибка.
