спросил:
– А как вы думаете переправить их на Запад?
– На Запад? – искренне удивился Прокофий Иванович. – Вы меня рассмешили! Неужели вы ничего не видите? Грядут великие перемены. Стоит ли затевать эти великие перемены, чтобы затем снова таиться? Нет и нет; богатые люди хотят спокойно тратить свои наворованные – тьфу ты, господи – заработанные деньги. Времена быстро меняются, скоро я смогу надеть на жену бриллиантовое колье, а на любовницу – соболиную шубку, не опасаясь, что меня возьмут за задницу и в лучшем случае вызовут в ЦК на разборку, а в худшем и вызывать никуда не будут, а сразу возьмут под белы рученьки и поведут в темную камеру. Лев Игнатьевич, грянут другие времена, когда все накопленное можно будет спокойно тратить в своей стране или открыто переправить за границу. Большим людям надоело дрожать и бояться: «А вдруг придет новый генсек и устроит чистку?» Накопившиеся большие деньги требуют выхода. Деньги – двигатель жизни во всём мире, и было бы глупо думать, что у нас это не так. Надвигается эра больших денег, эра старых пройдох в новых масках, время молодых негодяев, время лихих мальчиков и крутых девочек. Времена, когда надо было скрывать каждый лишний рубль, уходят навсегда, и уж на этот раз пролетарской революции не будет. Идёт наше время! Время свободной жизни для богатых. Нас ждёт впереди красивая жизнь. С этими камешками нам будет доступно всё: и новая власть, и еще большие деньги!
Тут Прокофий Иванович внезапно перестал ораторствовать, видно, почувствовав всю нелепость этого внезапного припадка красноречия. Он на секунду замешкался, а затем, словно пытаясь сгладить неловкость наступившей тишины, спросил:
– Кстати, я надеюсь, у нас все еще есть брешь на афганской границе? Если нет, то срочно этим займитесь. И не надо скупиться, скупой платит дважды. Помните эту пословицу, и удача от вас не отвернется. – Прокофий Иванович вынул платок и вытер им покрывшийся испариной лоб.
«Хорошо бы ты ее сам помнил», – подумал Лев Игнатьевич и быстро, словно на экзамене, ответил:
– Не беспокойтесь, граница на надежном замке. Наш общий друг уехал с повышением, но мы заранее подготовили ему замену. Парней к нему на заставу мы подбираем сами. Так что там сформировался хороший, дружный воинский коллектив, все ребята преданные – наши. И, кстати, ни одного происшествия за год. Отличники боевой и политической!
– Что ж, это хорошо! – Прокофий Иванович выдвинул ящик стола и зачем-то долго в нем копался, наконец, ничего не найдя, задвинул его обратно и с оттенком грусти в голосе проговорил: – Еще раз напоминаю вам, что необходимо добиться участия всех «афганцев» в нашем мероприятии. Мало того, что эти парни знакомы с местными условиями, так они к тому же определенная гарантия того, что груз дойдет по назначению. На своих дуболомов я положиться не могу. Узнав, что находится в мешке, они, чего доброго, постараются смыться. Именно поэтому мной принято окончательное решение: своих не посылать. А этих хреновых интернационалистов по возвращении спалишь где-нибудь в баньке, чтобы и зубов не осталось, – Прокофий Иванович покрутил рукой в воздухе, изображая уходящий вверх дым. – В общем, ты меня понял.
– Все будет сделано как надо, – поднимаясь, заверил лысый и, пожав на прощание протянутую руку, направился к двери.
– Лев Игнатьевич! – донеслось до него. – С проработанными материалами по операции «Возвращение» придете ко мне для согласования. Мало ли что – одна голова хорошо, а две лучше.
– Как всегда, – полуобернувшись, кивнул Лев Игнатьевич и скрылся за дверью.
Он вышел из правительственного здания и в глубоком раздумье направился на автостоянку. «Черт бы побрал этого шефа, всегда во все мелочи лезет. Нигде его не обойти, но на сей раз у меня появился шанс опередить его. Если все сказанное насчет драгоценностей – правда, то они слишком заманчивая добыча, чтобы ее упустить. Риск, конечно, велик, нельзя пренебрегать проницательностью шефа, но дело того стоит, ведь это не те жалкие крохи, что достаются мне от барского стола пирующих. Пора пожить хоть немного по-человечески, хватит пресмыкаться перед каждым дураком! Хотя сам шеф далеко не дурак и, достигнув степеней известных, про ум не забыл, использует его на полную катушку. – Полковник мысленно усмехнулся. – Какую он вчера речь выдал про казнокрадов и мздоимцев! Любо-дорого! Умеет лапшу на уши вешать, этого у него не отнимешь. Эх, руки у него длинные! – Лев Игнатьевич тяжело вздохнул. – Но ничего, меня ему не достать, особенно, если я буду с деньгами». И с этими мыслями он плюхнулся на сиденье «Волги», которая тут же тронулась с места и, набирая скорость, понеслась по улицам. «Сауна, бассейн, холодное пиво и женщина, что может быть приятнее для уставшего мужчины, желающего расслабиться», – закрыв глаза, думал Лев Игнатьевич.
Уснув, он не заметил, как машина въехала на территорию дачной усадьбы и остановилась.
– Товарищ полковник! – донесся до него тихий голос водителя. – Приехали, Лев Игнатьевич!
Лысый открыл глаза и растерянно заморгал, затем сообразил и, громко зевнув, вылез из машины.
– Коля, – сказал он, продолжая зевать, – подъедешь завтра часикам к девяти, у нас много дел. Ты уж извини, но понимаешь, служба.
– До свидания, – согласно кивнул тот и, заведя мотор, развернул машину в обратную сторону.
«Ну, вот, испортил человеку выходные», – с какой-то непонятной грустью подумал Лев Игнатьевич и неровной походкой направился к дверям загородного домика, внешний вид которого поражал своей простотой и незамысловатостью, зато если человек заходил внутрь, то ему могло показаться, что он попал в сказочную пещеру Али-Бабы, настолько внутреннее убранство комнат поражало своей поистине восточной роскошью и великолепием. Лев Игнатьевич любил красивые дорогие предметы и не жалел денег для их приобретения. Он любил роскошь и иногда позволял ей довлеть над удобствами. Вынув ключ из замка, он снял туфли и в одних носках тихо прошел в комнату.
На огромной шкуре белого медведя лежала стройная блондинка и принимала ультрафиолетовый душ. Ее загорелое тело резко контрастировало с чуть желтоватым цветом шкуры, почти прозрачное бикини не скрывало коричневых сосков ее полных грудей, а внизу живота соблазнительно проступал темный треугольник. Лысый не любил бритых женщин, так как создавалось впечатление, что этим местом пользуются слишком часто. Он коснулся ее ноги и направился в ванную комнату, на ходу снимая надоевший за день костюм. Проводив его взглядом, блондинка осталась недвижима, лишь ее рука бессознательно потянулась вниз, коснувшись волосков, укрытых тонким покрывалом материи. Желание распирало ее. Три дня на голодном пайке уже успели сказать свое слово.
– Наш шеф любит страстных женщин, – несколько раз повторил Борис – мужчина, привезший ее сюда и являющийся, по его словам, тайным поверенным своего шефа в любовных интрижках. – Тебе хорошо заплатят, – сказал он, прощаясь, – здесь есть все для вполне приличного проживания. Три холодильника забиты продуктами, так что бери, не стесняйся, только сильно не полней, – он улыбнулся, – ну, если только самую малость. А чтобы у тебя не было соблазна с кем-нибудь позабавиться, я закрываю двери на ключ. В окна не вылезешь – решетки. – Борис окинул взглядом приунывшую девицу: – Да ты не переживай: в субботу приедет шеф, вы повеселитесь, и можешь скакать на все четыре стороны. Такие, как ты, у него подолгу не задерживаются, – он хихикнул, – чтоб не привыкали. Так что сиди и жди; шеф говорит, что женщина, как хорошее вино, должна дозреть, – он ухмыльнулся и, закрыв дверь, вышел.
Три дня она провела в ожидании сказочного принца – поклонника страстных женщин. И вот он, этот самый «царственный» потомок… Тьфу ты! Да что он может, этот сморчок? «Он любит страстных женщин!» – с издевкой повторила она слова Бориса и плюнула в стоявший рядом старинный кувшин. – Разве он способен удовлетворить знойную женщину?»
Ее сомнения по этому поводу рассеялись сразу же, как только он вышел из ванной и принялся за ее тело.
– Мастер, волшебник! – шептала она, пытаясь подобрать подходящее определение по мере того, как он находил в ней такие потаенные места, вызывавшие божественное сладострастие, о которых она и сама- то никогда не подозревала. А его тело было неутомимо и пробивало ее насквозь, заставляло задыхаться от восторга. Она много раз «умирала» и со стоном рождалась заново. Все мыслимое и немыслимое переделали они за ночь, и когда у нее уже не осталось сил, когда ее тело переполняла усталая удовлетворенность, он еще продолжал врываться в ее глубины. Вулкан взорвался еще раз, и тело обмякло, сладкая истома разошлась по ее телу, и она уснула, продолжая ощущать на себе вес его безвольно распростертого
