старения и снов, гнева и поражения, неудачи и свободы, веселья и несовершенства, одиночества и ревности, богатства и бедности, благодарности и ответственности и многого, многого другого. Грустно: такое количество страхов означает, что человек не уверен в себе и мире, в котором живет. Ему страшно, одиноко да и просто паршиво. Он не знает, чего хочет, и хочет ли вообще, и зачем, в принципе, существует. Социальное общество навязывает ему рамки, ограничивает, и тогда человек думает, что так проще. А шаг вправо, шаг влево – расстрел. С другой стороны, то же самое можно сказать и о любой религии, но тут мы сталкиваемся с другими аспектами: Аллах заботится о каждом своем подопечном в силу любви и сострадания, для того, чтобы человек не боялся, а наоборот – стал радостным и счастливым. Очищая сознание от зла, грехов и обид, он становится совершеннее, мудрее, добрее и понимает силу любви.
Фархаду казалось, что он очень долго спал, наблюдая все события через призму сна, но наконец очнулся и именно теперь и начнется правильная, настоящая жизнь. Надо только не поддаваться больше гипнозу, вводящему тебя в транс.
Вглядываясь в лица матери, отца и сестер, Фархад, с одной стороны, сожалел о предстоящей разлуке, а с другой – горел нетерпением испытать себя обновленного на прочность.
Растрепанная и запыхавшаяся Лала ворвалась в палату к отцу. Тот лежал на кровати с недовольным скукоженным лицом, напоминающим печеный картофель. Его покрытые крупной сеткой морщин руки нервно теребили край серой непростиранной простыни с больничным клеймом на уголке.
– Явилась – не запылилась! – констатировал он удовлетворенно. – Отец тут загибается, а ей хоть бы хны.
– Я приехала сразу, как только узнала, папа. Как ты?
– Идиотский вопрос, девочка! Впрочем, чего еще от тебя можно ожидать? Врачи – безмозглые, медсестры – тупые, санитарки сварливые, а соседи по палате – полное жлобье! Будто ты не знаешь, как все происходит в муниципальных учреждениях!
– Пап, я загляну на минутку к врачу и сразу вернусь.
– Ты спрашиваешь разрешения или думаешь, что я со сломанной ногой отсюда сбегу, пока тебя тут не будет? – желчно спросил отец.
– Я скоро. Все будет хорошо. – Лала выдохнула и напомнила себе, что на больных злиться нельзя.
Она пошла по коридору, медленно читая таблички в поисках ординаторской. Врач оказался на месте.
– Ну, здравствуйте-здравствуйте! – произнес он. – Папаша у вас боевой, девушка. Весь персонал мне напугал.
– Извините. У него такой характер.
– Да, люди разные бывают, но доложу я вам: это один из труднейших пациентов. Короче так: если у вас есть финансовая возможность, будьте добры, оплатите ему отдельную палату и наймите сиделку. У меня медсестры в 307-ю палату зайти боятся, и пациенты жалуются. А куда я их дену? Свободных коек у нас нет. Папашу вашего в коридор я тоже не положу: он все отделение на уши поставит.
– Конечно, Владимир Григорьевич. Я хоть сейчас. Все сделаю. Деньги не проблема. Что с ним?
– Инфаркт, да еще перелом шейки бедра. Анатолию Николаевичу повезло, что это случилось с ним в поликлинике и ему быстро оказали первую помощь. Иначе было бы дело плохо.
– Да-да…
– У него какие-нибудь хронические заболевания есть?
– Истерическая психопатия. Началось после смерти мамы. Давно уже.
– Понятно. Надо давать успокоительное. Вы его приструните слегка.
– Что вы! У меня не выйдет. Я для него не авторитет совершенно. Скорее, мальчик для битья.
– Печально.
– Живете, я так понимаю, не вместе?
– Нет.
– Ну и ладненько. Крепче нервы будут. Значит, так: отца вашего будем наблюдать. Никакой жирной пищи, тем более мяса, сала, бульонов ему не носите. Если вы не в курсе, то причиной инфаркта являются жировые отложения на внутренних стенках сосудов, которые их закупоривают. Если ваш отец хочет жить: строгая диета! Навсегда. И придется полечиться, а потом и понаблюдаться. Сделать обследование, сдать анализы. И пусть постарается укротить свой нрав: ему тут никто ничем не обязан. Или хотите взять его под расписку домой? И делайте что хотите.
– Я понимаю, Владимир Григорьевич. Постараюсь ему внушить, чтобы вел себя потише.
– Постарайтесь. Запишите мой телефон и оставьте свой на всякий случай. Когда у меня появится дополнительная информация, сразу вам сообщу. Нам, главное, понять: нужна в данной ситуации операция на сердце или нет. И пока непонятно, возможно ли сделать ему операцию на шейке бедра. А без операции он может остаться лежачим. Сложная ситуация, говорю честно.
– Спасибо, доктор! Если от меня что-то нужно: деньги, лекарства, что угодно – говорите. Я все достану. – И голос, и руки Евлалии дрожали от волнения и жалости к отцу.
– Хорошо, девушка. Вам придется подождать пару дней. Тогда и поймем, что делать дальше.
Аккуратно прикрыв дверь ординаторской, Лала вернулась в палату, готовясь к новым истерикам отца и обещая себе, что не будет поддаваться на провокации. В конце концов, отец не виноват – это болезнь. Он так сильно любил маму…
– Пала, я рада сказать, что есть возможность перевестись в отдельную палату, чтобы тебе никто не мешал и ты мог отдыхать спокойно.
– Вернее, чтобы я никому не мешал, так?
– Ну что ты! Просто я о тебе забочусь. Там телевизор, отдельный туалет с раковиной, холодильник.
– Холодильник. Кстати, я не собираюсь есть эту дрянь, которой здесь кормят! Будь добра, приноси мне еду из дома. Ради отца можешь в кои-то веки и постараться!
– Конечно. Что ты хочешь?
– Борща. Котлету с картошкой. Морс.
– Пап, котлету нельзя: врач сказал: никакого мяса.
– Что, и борщ без мяса?
– Мясо нельзя. Вообще.
– Ты издеваешься, девочка? Я всю жизнь ел мясо!
– Пап, я сварю тебе вегетарианский борщ, а вместо котлеты приготовлю рыбу.
– И ты думаешь, я долго буду это терпеть?
– Папа, это вредно для сосудов. А сейчас категорически запрещено.
– Послушайте дочь, она вас так любит, сразу видно! – вмешался сосед у окна, худой, похожий на вяленую воблу мужчина, со взглядом ученого.
– А вас, милейший, я не спрашивал и поэтому попросил бы не делать мне замечаний и не открывать рта в моем присутствии! Любит она меня! Да она месяцами на глаза не кажется!
– И я ее понимаю! – откликнулся сосед слева. – При вашем характере это неудивительно.
– Вы тоже помолчите, вас я не спрашивал. Я с дочерью разговариваю! Будет меня еще всякая шелупонь жизни учить!
– Какое счастье, что вас переводят в другую палату! – проговорил сосед слева.
– А уж как я рад, что избавлюсь от столь назойливого внимания!
– Сочувствую вам, девушка! – посмотрел на Лалу мужчина у окна.
– Будьте столь любезны не вмешиваться в разговор, который вас не касается! – снова вспылил отец.
– Господа, – примирительно произнесла Лала, – пожалуйста, не надо…
Те согласно кивнули. И впрямь, становилось понятно, что лучше не заводить его и себя, особенно учитывая то, что все лежали тут с делами сердечными.
– И учти, Евлалия! – желчно заметил отец. – Завещания у меня два: одно на тебя, другое – на соседку Вальку. Она спит и видит, как отхапать мою квартирку. Кому я оставлю – еще не решил! Все будет зависеть
