Генрих II пожелал, чтобы о браке узнал весь мир, и хотя расходы были ужасающими, его план увенчался успехом. В конце празднеств Мария «плохо себя почувствовала», что в общем неудивительно.
Глава V
«ОНА ДОЛГО НЕ ПРОТЯНЕТ»
В Эдинбурге празднества по поводу бракосочетания Марии Стюарт были гораздо более скромными, поскольку народ это событие совершенно не интересовало; праздник обошелся всего в 183 фунта 9 шиллингов и 9 пенсов и заключался в единственном залпе огромной пушки по прозванию «толстуха Мег». Ядро пролетело две мили и, никого не задев, упало в полях к северо-западу от города. В Шотландии куда больше заинтересовались внезапной смертью, постигшей в Кале четырех посланников, только что подписавших брачный договор и теперь возвращавшихся домой. Немедленно заподозрили отравление, но французский заговор маловероятен — ведь Франции была очень важна незамедлительная ратификация договора, внешне столь выгодного шотландскому правительству. В конце концов, учитывая секретный договор Фонтенбло, это соглашение было совершенно бесполезным.
16 сентября Мария написала матери письмо, будучи уже замужней женщиной. Как любая молодая жена, беспокоящаяся о здоровье мужа, отправившегося в военный поход, она сообщает Марии де Гиз, что король — «король, мой супруг» — находится с армией в Пикардии, где свирепствуют различные болезни. Вполне возможно, что посланники умерли от одной из них. Мария знала, что единственной целью кампании являются переговоры об освобождении Монморанси. Из-за бездетности Марии Тюдор Филипп вернулся в Испанию; он был готов к перемирию с Францией. А поскольку коннетабль Франции и другие знатные дворяне находились у него в плену и он знал, что Генрих II не может себе позволить крупную кампанию, то чувствовал: настало время усадить французского короля за стол переговоров.
Генрих II, который уже сделал всех шотландцев французскими подданными, мог теперь утверждать, что он по сути — король обеих стран. Шотландцы считали, что обретают равный с французами статус, но последние понимали: Шотландия просто становится колонией Франции. Учитывая это, а также и враждебность Филиппа к жене, Марии Тюдор, что делало невозможным помощь из-за Ла-Манша, Генрих II также был рад начать переговоры с Испанией.
Однако прежде чем это случилось, положение на шахматной доске европейской политики опять изменилось: 17 ноября 1558 года Мария Тюдор умерла. Она была безжалостно и жестоко отвергнута Филиппом как некрасивая, сексуально непривлекательная и бесплодная женщина, большинство ее подданных ненавидели ее из-за фанатичного католицизма — смерть многочисленных мучеников в годы ее царствования принесла ей прозвище «Кровавая». Она, вероятно, умерла от лихорадки, которая была в 1557 году самой распространенной причиной смерти. Этой трагической и несчастной женщине наследовала ее двадцатипятилетняя сводная сестра Елизавета.
Елизавета Тюдор была полной противоположностью Марии Стюарт. Ее наставником был Роджер Эшем, сказавший о ней: «Ее отличает подлинное усердие к учению и постижению истинной веры, ее усидчивость равна мужской, а память долго хранит то, что быстро схватывает. Она говорит по-французски и по-итальянски так же хорошо, как по-английски, и часто с живостью обращается ко мне на хорошей латыни, реже на греческом». Елизавета приобрела практический опыт в политике самосохранения, проведя некоторое время в Тауэре в 1554 году, когда ее кузина Мария Стюарт обустраивала свой двор во Франции. Ее детство было полно бедствий и смертельных угроз, а Мария купалась в безусловном обожании своих родственников. Советником Елизаветы и другом на всю жизнь стал преданный и восхитительно уклончивый Уильям Сесил. Вдвоем они составляли самую опасную политическую пару Европы.
Для Генриха II известие о восшествии на престол Елизаветы стало тяжелым ударом, и его первая реакция имела серьезные последствия для Марии. Он провозгласил Елизавету незаконнорожденной: развод ее отца с Екатериной Арагонской папа признал незаконным, поэтому, заключив брак с матерью Елизаветы Анной Болейн, Генрих VIII стал двоеженцем. Таким образом, английский престол был свободен, а ближайшим по крови претендентом была невестка Генриха II — Мария Стюарт. Герольды объявили ее королевой Шотландии, Англии и Ирландии, и с этого времени ее личный герб сочетал в себе элементы гербов всех трех стран. Поэты усердно трудились, прославляя Марию как новое чудо, объединяющее Францию и Шотландию с Англией, но в действительности удалось лишь разозлить Елизавету. Английский посол сообщал: «Молодая королева присвоила себе герб Англии не по собственной воле, но по приказу отца-короля и тем себя оправдывает. Ее Величество [Елизавета] считает это оправдание очень странным и недостаточным». Ни Сесил, ни Елизавета не поверили ни одному слову.
Более практичными оказались дипломатические договоренности Франции с Англией и Испанией в рамках Като-Камбрезийского мирного договора. Все три участника находились на грани банкротства и были истощены войной. На Генриха II оказывала сильное давление Диана де Пуатье, требовавшая добиться соглашения на освобождение Монморанси из тюрьмы в Брюсселе. Поэтому королю было необходимо задобрить Филиппа II. В обмен на мир Генрих II отказывался от всех своих завоеваний в Италии, от претензий на Савойю и предоставлял Англии возможность через восемь лет вновь получить Кале. Договор должны были скрепить брачные союзы. Сестре Генриха II Маргарите надлежало вступить в брак с Эммануилом Филибертом, герцогом Савойским, а подруга детства Марии принцесса Елизавета стала невестой недавно овдовевшего Филиппа Испанского. Оба союза были исключительно династическими, поскольку мнения женщин не спросили, а Мария теперь впервые почувствовала вкус реальной политики, подчинявшей себе государственные дела: после свадьбы Елизаветы она должна была потерять близкую подругу навсегда.
21 апреля Мария и Франциск как королева и король Шотландии направили Елизавете письмо, в котором выражали согласие с мирным договором и надежду на мир и дружбу, клялись в любви и уверяли ее, что она получит лишь хорошие новости от посланника, следовавшего в Шотландию в качестве советника королевы-регентши. Это был Уильям Мейтленд из Летингтона, которого Нокс нашел «рассудительным и остроумным человеком»; он представлял собой самого хитроумного политика Шотландии. Его прозвали «Майкл Вили» — искаженное от «Макиавелли»; впоследствии он станет первым министром Марии Стюарт в Эдинбурге. Он был способен дать Марии хороший совет, но всегда ставил на первое место интересы Шотландии и свои собственные в отличие от Дианы, дававшей Генриху советы исключительно в его интересах. У Марии не было такого советника.
Когда Елизавета поинтересовалась положением северного соседа, ей доложили: «Все крепости находятся в руках французов и королевы-регентши, а поскольку она француженка, то можно сказать, что все — во власти Его Наихристианнейшего Величества, который держит в тамошних гарнизонах двадцать тысяч пехотинцев. Этих сил достаточно, так как они за два дня могут послать туда так много войск, как только захотят». Французская армия представляла серьезную угрозу, и Елизавета была счастлива, что молодая чета подписала мирный договор между Англией и Шотландией, составленный в Апсеттлингтоне (Берикшир), без всяких упоминаний о претензиях на престол. Казалось, на том была подведена черта под Като-Камбрезийским миром, и Елизавета проинструктировала своего посла Николаса Трокмортона «держать себя по отношению к ним любезно». 28 мая 1559 года Мария и Франциск подписали договор, и поскольку Франциск в таких случаях очень сильно заикался, Мария от его имени объявила Елизавету «своей доброй кузиной и сестрой». Свидетелями выступили Генрих II и Екатерина в отсутствие почти всегда находившихся рядом дядей — Гизов.
Отсутствовали они и на последовавшем приеме, где Марию сопровождал недавно освобожденный из плена коннетабль Монморанси, который с удовольствием демонстрировал Трокмортону, что Франция верна договору. Трокмортон предупредил коннетабля, что его госпожа, королева Елизавета, «сочтет публичную демонстрацию гербов Марии неподобающей», особенно после того, как молодая чета подписала договор, отрицавший всякие наследственные права. Коннетабль уклонился от ответа, сказав, что находился в брюссельской тюрьме, когда делали гербы, а поскольку сама Елизавета имела на своем гербе французские лилии, то и шотландская королева могла вполне законно пользоваться английским гербом, ведь она
