бдели, – Резун, бывший в курсе, как волокитилось дело по убийству, хмыкнул. – Ничего, пусть потрендит. Главное – что возмездие свершилось. Они ведь признали убийство Кости?
Гулевский утвердительно кивнул.
– Вот я и говорю: лучше ли, хуже работаем, а возмездие неотвратимо.
Пригляделся к мрачному Гулевскому.
– Хотя, конечно, что тебе с того…
Он вытащил из-под мышки черную, бархатистой кожи папку, расстегнул пуговку. – Я только что от министра. С первого марта, как ты знаешь, вступает в действие Закон о полиции. Министр предложил ученым Академии дать научную оценку реформе МВД и Закону. Так сказать, задать тон для общественного обсуждения.
– Дать-задать. Одобрям-с, что ли?
– Оценить, – аккуратно подправил Резун. – Текст в целом подготовлен. Твоя подпись первая. А потом уж моя. Сам министр предложил в таком порядке. Да и правильно. В науке я против тебя существо насекомое, все равно что плотник супротив столяра.
Резун натужно хохотнул. Протянул файл. Гулевский неохотно принял его, пробежал по косой.
– Что думаешь? – аккуратно полюбопытствовал Резун.
– Знаешь, – Гулевский отбросил файл, вновь отошел к окну. Начальник ХОЗУ и «дворники» исчезли как не бывало. Плац опять завьюжило. – У меня вчера Катя Потапенко по плану командировок ездила в ГУБЭП Москвы: просмотреть аналитику, последние разработки. Ей ничего не смогли показать. Всё экономическое управление выведено за штат. При ней раздавались звонки, люди говорили о «живых» фактах хищений, вымогательств взяток. Дежурный записывал и отвечал, что выслать некого, – реформируемся, видите ли. Воруй – не хочу.
– Ну, это издержки.
– Да вся эта реформа – сплошные издержки!
Резун опустился на стул, снял папаху, принялся озабоченно отирать изнутри.
– И ведь до чего резво стартовали! – Гулевский залез в стол, выдернул листок с каракулями, потряс. – Это мне слушатели надиктовали. Расценки по должностям, кто сколько должен заплатить за переаттестацию мента в полицая. Каков уровень абсурдизма? Реформу для очищения МВД от коррупции осуществляют те самые коррумпанты, от кого надо очищаться! – он в сердцах прищелкнул беззащитный файлик. – Крепкие руководители будут в полиции.
Резун уныло вздохнул:
– Ты так горячишься, будто от переименования этого что-то изменится.
– Да если б тем ограничилось! Так вот дулюшки – не для того затевалось. На деле – то – непаханое поле для воровства. Сейчас начнутся переименования по всем структурам. Значит, новые вывески. Удостоверения менять. Деньги? А то! Дальше – пока не говорится вслух, но понятно же, что под полицию захотят новую форму, с чистого, так сказать, листа. Это уж не деньги – деньжищи. Распил! Да не ножовкой. Циркулярная пила потребуется.
Резун кашлянул.
– Но и это лишь вершина айсберга! – Гулевский, если его прорывало, быстро доводил себя до точки кипения. – Тебе известно, что ФСИН (прим. – Федеральная служба исполнения наказаний) тоже под реформу подсуетилась, – пробивается предложение заменить колонии тюрьмами. А чего? Обновляться так обновляться. Только почему-то забыли, что по России около миллиона человек сидят и еще миллион их охраняет! И чтоб в средней полосе колонии переделать в тюрьмы, на одного человека потребуется по 300 тысяч рубликов, а на Севере, скажем, в Архангельске, – аж по 2 миллиона. Я понимаю, что у тех, кто придумывал, слюна на бюджет текла, но кто-нибудь эти цифры перемножил?! А хочешь, по другим службам пройдем?!
Дверь приоткрылась и закрылась вновь. Это Арлетта. По просьбе самого Гулевского, она делала так, когда раскатистый его голос выплескивался в кафедральные коридоры.
– Выговорился? – Резун отер короткую шею. – Тебя послушать, ты один всё понимаешь. Только что теперь обсуждать, если на контроле у президента?
– Во-во, – медвежья реформа, – Гулевский припомнил усмешку Машевича. – По-моему, нашего благонамеренного душку-президента умышленно подставили.
– Бог с ней, с реформой. Не первая и не последняя. По поводу закона о полиции хотя бы не возражаешь?
– Увы! И по поводу закона возражаю, о чём, кстати, еще осенью написал докладную в президентскую администрацию, – не отступился упрямый профессор. – Нет там никаких содержательных перемен. Весь пар в свисток ушел – в новое название. К тому же никому в голову не пришло, что полицейский на Западе – это особый статус, оговоренный в конвенциях. Совсем иные права и обязанности. И нашего полицая на международном уровне могут вовсе за такового не признать. И все подписанные соглашения о сотрудничестве дезавуируются. Хочешь по пунктам докажу?
– Только не сейчас, – уклонился Резун. Вернул файл в папку. – Хорошо, сделаем иначе. Раз есть сомнения, вынесем отдельным вопросом на международную конференцию, что ты проводишь в марте. Проговорим, дадим независимую оценку. А по итогам и подпишем, приложив протокол разногласий.
Гулевский усмехнулся.
– Чжоу Эньлая в конце двадцатого века попросили оценить итоги Великой французской революции. Знаешь, что ответил? – спросил он.
Резун заинтересованно встрепенулся. Умение Гулевского повернуть разговор в неожиданную плоскость, и с помощью этого выверта показать проблему совсем под иным углом, поражало его еще с адъюнктских времен.
– Ну-ну?
– Отказался оценить. Слишком мало, говорит, прошло времени. А мы норовим по закону, даже в действие не вступившему, в кальке, можно сказать, уже итоги подводить. Хотя если навскидку…
– Профанация? – без труда догадался Резун. – До чего ж с тобой бывает трудно, Илья Викторович. И слова-то всегда правильные. И логика безупречная. Не человек, а чревовещатель. Только есть еще человеческий фактор. Министру сейчас очень непросто. Попросил нашей поддержки. И чем ответим?.. Ладно, – вроде как решился он.
– Давай переставлю подписи по служебному ранжиру. Я первым, потом замы и далее – согласно штатному расписанию. Одним из тридцати-сорока подписать – на это хоть согласен?
– И на это не согласен! – через силу, но отказал Гулевский. – Подписывают вместе. Стыд имут порознь.
– А я уж за тебя поручился, – Резун поднялся, ссутуленный. Поколебался. – Сегодня мне предложена должность замминистра. Как думаешь, назначат, если я такое простенькое поручение не выполню? – он потряс папкой. – Я тебя, наконец, как друга прошу.
Гулевский с виноватым выражением опустился в кресло.
Дверь распахнулась от толчка. На пороге возник снежный человек – Евгений Стремянный. Раздосадованный Резун оглядел постороннего, обогнул, не поздоровавшись.
– В общем, прошу подумать, – сухо произнес он, уже из коридора.
– Похоже, не вовремя? – догадался Стремянный.
– Снег хотя бы мог отряхнуть?
Стремянный, ни мало не смутившись, выдавился в коридор, откуда раздалось энергичное похлопывание и следом – брань Арлетты, погнавшей его на лестницу. Впрочем, бранилась она больше для вида, – как и все сотрудницы кафедры, к Стремянному относилась с особой, женской снисходительностью.
Стремянный давно оставил попытки вовлечь в расследование Гулевского. Может, сам понял наконец, как тягостно отцу убитого лишнее напоминание о трагедии, а скорее – более тактичная жена подсказала. Но раз в неделю по вечерам заскакивал в Академию и делился новостями, – Гулевский оформил ему пропуск.
Сам Стремянный, забросив и без того худосочную адвокатскую практику, все силы отдавал разработке банды отравителей. Официально в состав оперативно-следственной группы, возглавил которую