Егор сжался, – это был конец. Всё закружилось.
– Сейчас я от тебя хочу услышать только одно, – размеренный голос Стремянного вернул его к действительности. – Почему ты решил убить Костю?.. Ведь главной мишенью был он? Не Вадим? Ну?
Подбородок Егора едва заметно опустился.
– Хорошо! Так почему? – Стремянный жестом удержал Матусёнка, собравшегося для убедительности тряхнуть подозреваемого.
– Детали – через кого разыскал Опёнкина, как договаривались, как навёл, – это потом, в протокол допроса. Сейчас меня интересует одно: по-че-му?! Говори, раз уж начал. Лучше со мной объясниться, пока не поздно.
– Куда как лучше, – плотоядно подтвердил Матусёнок. – А то ведь у нас такие заплечных дел мастера имеются. Живо ласты за уши завернут. Ух! Сам боюсь!
Его будто перетряхнуло. Улыбка, сделавшаяся мертвенной, парализовала Егора. Он облизнул губы, решаясь.
– Итак? – поторопил Стремянный.
Мобильник в кармане Судина-младшего тренькнул совершенно не к месту. Заиграла мелодия «Надежды» – «Снова мы оторваны от дома».
Раздосадованный Матусёнок бесцеремонно залез в чужой карман, глянул на высветившееся на дисплее «Фазер». Отключил.
– Так что, будем говорить? – потребовал он.
Увы, поздно! Звонок отца будто вывел Егора из гипнотического состояния, в которое его погрузили внезапное разоблачение и страх перед мертвенной улыбкой соседа. Отец! Конечно же, вот спасение. Он резко отпрянул:
– Всё это ментовская провокация! Требую немедленно отвезти меня к следователю. Только на его вопросы стану отвечать. И только после того, как о задержании – если я задержан – будет сообщено отцу. А уж он пришлет адвоката. Без адвоката, который мне как подозреваемому положен, разговаривать не стану. Можете бить, – он опасливо скосился на соседа. – Но предупреждаю, вам это глумление над правами личности боком выйдет!
Губы его поджались, скулы обострились, – он сделал выбор. Стремянный разочарованно отвернулся. Не трудно было представить, как на ход следствия повлияет вмешательство заместителя Главы администрации. Расчет был на быстрое получение признательных показаний. Если же их не будет с самого начала… Не такие дела научились гробить. Прекрасно понимал это и Матусёнок.
– Раз так, гоните по шоссе, Евгений Геннадьевич! – потребовал Симка. Черты лица его дышали отчаянной решимостью. – Гоните, говорю вам! – повторил он, махнув рукой вдоль Ленинградки.
Пожав плечом, Стремянный принялся разгоняться.
– Значит, без папеньки разговаривать не желаешь, – недобро уточнил Матусёнок. Оглядел нахохлившегося задержанного. – А ведь не шутит, Евгений Геннадьевич. И впрямь не станет, – прикинул он. – И на кой он нам тогда живой нужен? Да пусть его черти в аду «колят»!
Егор похолодел, – разгорающиеся безумием глаза оперативника покатились из орбит.
– Да, пожалуй, так будет для всех лучше, – решился Матусёнок.
Ухватив Судина за шиворот, подтащил его к дверце. Навалившись сверху, дотянулся до ручки. В салон ворвался шум скоростной магистрали. Вечер еще не наступил, и Ленинградский проспект был полупустым. ДЭУ неслась в правом крайнем ряду едва не впритирку с отбойником. Одно неловкое движение, и задержанный и впрямь вылетит из машины. А может, и не неловкое? Стремянный опасливо скосился на вышедшего из-под контроля напарника.
– Гоните, гоните, Евгений Геннадьевич! Выкину на ходу да спишем рапортом при попытке к бегству! – истошно орал Матусёнок, подталкивая подозреваемого плечом к раскрытой двери, колотя по рукам, которыми тот цеплялся за всякий выступ. – Ну же, дурашка! Не препятствуй правосудию!
Егор, понявший, что его нешуточно убивают, упирался, извивался, выкрикивал угрозы, но осатаневший палач неотвратимо тянул его к бездне. Изловчившись, Егор сполз на пол, растопырил ноги. Тогда Матусёнок, будто борец на ковре, ухватил его за шиворот и за брючный ремень и перевернул на живот. Так что голова Егора оказалась снаружи. Поток ветра заполнил лёгкие, хлестнул по ушам, в каком-то полуметре под собой увидел он шуршащий от скорости асфальт. Еще чуть вниз, и лицо сотрет до костей, будто наждаком. Отчаянным усилием Егор вздернул подбородок. Перед расширенными от ужаса глазами замелькал рваный металл отбойника, а над ухом тяжело сопел навалившийся убийца.
– Сначала мордой об асфальт. И – после затылком об отбойник! То-то мозги брызнут! – хрипел он, полный восторга.
Приноравливаясь толкнуть в последний раз, уперся в Судина-младшего ботинками. – Ну, привет Господу Богу! Уж что заслужил.
Мелкий камушек из-под капота бритвой резанул мочку уха.
– Не-ет! Скажу! Евгений Геннадьевич, всё скажу! – завопил Егор.
Стремянный незаметно отёр со лба испарину, кивнул Матусёнку.
Тот неохотно сгрёб подозреваемого за ворот, подтянул, сохраняя в неустойчивом положении.
– Ну! – поторопил он сквозь зубы.
– Томографы! – выкрикнул, задыхаясь, Судин. – Я продал два томографа с «наваром». Котька принимал дела, и всё перепроверял. Он уже почти вышел на сделку. Только не знал, что это я. Не нарочно я, Евгений Геннадьевич! Вы ж не думаете, что я до смерти собирался? Хотел, чтоб на недельку-другую в больницу! Я б за это время всё перетёр с концами. Без умысла я. Это уж гадище Опёнкин, чтоб меня на крючок посадить, засадил всю дозу. Неужто верите, чтоб на Котьку рука поднялась?
Егор расслышал, как клацнул над ухом злобный мент.
– Всё подтвержу, подпишу, только, пожалуйста, уберите этого вашего!.. – вскрикнул он умоляюще.
– Ах ты, шкодник! – процедил Стремянный. Кивнул Матусёнку. Тот рывком вернул мелко икающего подозреваемого в салон, брезгливо принюхался, швырнул ему на колени папку с прикреплённым чистым листом:
– Пиши, паскуда. В центре строки: Явка с повинной. – Злодейски сцыкнул: – А жаль! – То ли продолжая жестокую игру, то ли и впрямь жалея об упущенной возможности.
От Беаты Гулевский, несмотря на вечернее время, поехал в Академию.
Приближалась дата Международной научно-практической конференции, которую ежегодно проводила кафедра. Благодаря усилиям Гулевского, а до того – Машевича, конференция превратилась в форум для обсуждения глобальных проблем уголовной политики. Возможность сделать на ней пятиминутное сообщение считалась удачей для любого ученого. Предложение же выступить с научным докладом означало высочайшую степень признания и почиталось за честь. Присутствие на конференции представителей МВД, прокуратуры, Верховного Суда полагалось само собой разумеющимся.
Иногородние съезжались заблаговременно. Обустраивались и растекались по научно-правовым учреждениям, где у каждого были друзья и знакомые. Так что за два-три дня до начала конференции институты, университеты и академии Москвы превращались в дискуссионные площадки. Но еще за месяц до того кафедра, на которую ложились все организационные хлопоты, преобразовывалась в штабное подразделение и переходила на режим ненормированного рабочего дня. Естественно, стремился использовать всякую свободную минуту и сам Гулевский. К тому же возвращаться в пустую квартиру не хотелось, и он решил заночевать в кабинете, благо «аварийный» постельный комплект, заботливо упакованный Арлеттой, хранился на антресолях. Но ближе к двадцати одному часу из помещения следственного комитета позвонил Стремянный. Рассказал о признании Егора Судина.
– Высвистали из дома Цыпко. Сейчас оформляет протокол задержания. Завтра с утрева едет в суд за арестом, – сообщил он в завершение. – Вот теперь, Илья Викторович, пазл и впрямь собран накрепко. Конец.
В голосе его сквозила усталая гордость человека, завершившего тяжкий труд.
– Мрачный конец, – согласился Гулевский.
После этого думать о работе он уже не мог. Мысли неотвязно крутились вокруг Егора Судина. И всякий раз отступался не в силах поверить, что повод для убийства ближайшего товарища мог быть столь
