На том и расстались.
До двухтысячных сведения о Томулисе поступали отрывочные. Быстро освободился, вернулся в Ленинград, в пароходство. В начале девяностых ловко приватизировал несколько крупных судов. О методах можно было догадаться по распространившейся кличке – Ян «Мочилово». При Собчаке стал близок к мэрии. В поле зрения появился уже в команде Путина. И хоть имя его не было на слуху, в кулуарах именно Томулиса завистливо величали «кошельком» премьера.
– Не думаю, чтоб из этой встречи что-то путное вышло, – покачал головой Гулевский. Но смотреть на поникшие плечи любимой было невозможно. Сам-то ничем утешить не мог.
– Ладно, попробуем, – согласился он.
– Он сейчас как раз в Товариществе, – оживилась Беата. – Так-то, считай, не живет. Купил для… не для себя, в общем. Просил, как приедем, позвонить. Ко мне в кабинет зайдёт!
Гулевский безразлично кивнул. Он сомневался, что Томулис захочет помочь ему. Но зато был твердо уверен, что бывший подследственный не откажет себе в мстительном удовольствии потоптаться на поверженном гонителе. Что ж? Кажется, ему суждено до конца пройти путь унижений.
Томулис вразвалочку прошел к столу управляющей, уселся на стул подле Беаты, по-свойски чмокнув её в локоток, и лишь после этого вскинул глаза на Гулевского, задержал взгляд, будто сверяя увиденное с тем, что помнил.
Сам Томулис, и прежде не худосочный, ещё погрузнел. Но так же вальяжно-неспешен, крупные черты лица не расплылись, так же элегантен. Так же выцеливает из-под косматых бровей водянистыми своими прибалтийскими глазами. Разве что космы на бровях поседели и торчат пучками, будто серебристые стрелы из колчана.
Если б Гулевский не знал его раньше, решил, что вальяжность эта от ощущения безмерности собственной власти. Но Томулис оставался таким и в тюремной камере. Похоже, он был из редких людей, которых не меняют обстоятельства. Напротив, они сами приспосабливают обстоятельства к собственной выгоде.
– Что? Влип, следопут? – процедил он, не здороваясь. Ноздри Гулевского оскорбленно затрепетали. Губы свело в скобку. Хамства не спускал никогда и никому.
Но, прежде чем он взорвался, Томулис, как когда-то, вскинул палец с нанизанным крупным перстнем. Кажется, и перстень сохранился с тех времён.
– Считай, сейчас я за следователя, – примирительным жестом он подозвал Гулевского подсесть поближе.
– Я, пожалуй, кофе приготовлю, – Беата, непривычно суетливая, отошла к хозяйственному столику в углу. Гулевский вытащил из портфеля разбухший от подколотых бумаг скоросшиватель.
– Кляузная папка? – хмыкнул Томулис.
– Здесь по сути всё, – объяснил, не реагируя на насмешку, Гулевский. – Процессуальные документы, переписка, жалобы, ответы из инстанций. Но только, – он задержал папку на весу, – может, вы не в курсе. Сердцевина всего здесь – господин Судин.
– Что ж с того? Не без суда и на Судина, – Томулис вытянул скоросшиватель из его руки, взвесил. – Ишь ты! Опять у нас с тобой, считай, уголовное дело.
Открыл первую страницу, погрузился в чтение.
Беата подала ему чашку дымящегося кофе с печеньем на блюде.
– Спасибо, хозяюшка, – Томулис поймал женскую руку, поцеловал запястье. Не отрываясь от чтения, принялся отхлёбывать, будто чифир на зоне.
– Угу! Очень даже угу! – воодушевлённо бормотал он. – А это – вовсе угу!
Беата и Гулевский переглянулись, обнадёженные. Последние страницы Томулис перелистал, не вчитываясь. Негодующим движением отодвинул папку.
– Но Юрка Судин – каков негодяй! Ужо получит! – он аж зажмурился.
– Правда ведь? – обрадовалась Беата.
– Конечно, негодяй, – подтвердил, думая о своём, Томулис. – Его ведь специально к Мелкому в администрацию для пригляда приставили. А он, сукин сын, обуркался и начал Мелкого на второй срок подбивать. Вроде как свою игру затеял – на раскол. Терпеть таких несистемщиков ненавижу!.. Очень твоё дельце кстати подвернулось. В бараний рог скрутим!
Толстые пальцы его сами собой вытанцовывали на папочке. Наконец обратил внимание на глубокое разочарование во взгляде Гулевского.
– А! Вот ты о чём, – тонко догадался он. – Что ж тут обижаться? Свой интерес всегда на первом месте. Но раз уж совпало, и за тебя посчитаюсь.
– Имейте в виду, Егор Судин за границей и добровольно не вернётся. Придется решать вопрос об экстрадиции, – напомнил Гулевский.
Томулис поморщился.
– Лишние хлопоты. Только чернила изводить, – равнодушно отмахнулся он. – Накажем по справедливости. И салажонка, и папашу его хитромудрого.
– По справедливости – это, по-вашему, по понятиям? – Гулевскому припомнилась мрачная кличка Томулиса.
Томулис, дотоле благодушный, будто поняв, о чём тот подумал, неприязненно скривился:
– А ты б как хотел? Рыбку съесть, но чтоб косточки другой отчистил?
Гулевский ощутил в изменившемся тоне угрозу, да и Беата за спиной Томулиса умоляюще прижала палец к губам.
– Я б хотел, чтоб всё решилось по закону, – объявил он.
– По закону? – взгляд Томулиса сделался колючим. Доброжелательства как ни бывало. – По какому, интересно? По которому сажал меня в пароходстве? Или по которому после я это пароходство в карман себе положил? А в девяносто седьмом в Красноярске заводишко из-под губернатора увёл. Тоже вроде тебя настырный оказался, – закон под меня подвёл. Уж и камеру в тюрьме справил. Только адвокаты мои пошибчей оказались. Занесли в суд, и закон восторжествовал на моей стороне. Потому что закон против силы не годится. На силу должна другая сила найтись. Она и нашлась – на твою удачу. Помнишь, когда-то я тебе говорил, что закон твой – кувалда для тех, кто под ним. А кто выше махнул, – уже не дотягивается. И что теперь скажешь, кто из нас выше получился?
Он торжествующе выпятил нижнюю губу.
– Скажу, что вор – хоть внизу, хоть наверху, – вором и остаётся! – рубанул Гулевский.
Беата в углу безнадежно охватила руками щёки.
Томулис от неожиданности поперхнулся.
– Эва, каков ершистый крестник! – глумливо кивнул он Беате. Увидел, как вспыхнула она, испуганная. – Мы ведь с ним крестники. Сажал меня когда-то. Ладно, на первый раз спущу. Раз уж в долгу.
Гулевский непонимающе сощурился.
– Помню, поди, что ты меня из-под расстрельной статьи вывел.
– Сумел бы доказать всю сумму, не вывел.
– И это знаю. Упёрт. Только не больно тебе твой закон в помощь. А я помогу. Своими методами. Если, конечно, не погнушаешься. А то, знаешь, палку и перегнуть недолго. Так что, вступиться или продолжишь бумажки подшивать? – он насмешливо отпихнул скоросшиватель, потянулся, разминая поясницу.
Беата в углу молитвенно сложила ладошки.
– Поступайте как угодно, – выдавил из себя Гулевский.
– То-то, – Томулис удовлетворённо прихлопнул крышку стола, тяжело поднялся.
– А как с… дочей? – не утерпела Беата. – Нас ведь на допрос…
– Думать забудь, хозяюшка, – снисходительно успокоил Томулис. Ловко поцеловал ее в локоток. – Пришла пора самих допросителей поспрошать.
– Мы ведь её меж собой хозяюшкой зовем, – сообщил он Гулевскому. – И в обиду не дадим… Раз уж
