— Дрик, послушай меня, пожалуйста. Я думаю, что ты ни в чем не виноват. Мне было ужасно неприятно, но я пришла сейчас не для того, чтобы тебя стыдить. Или самой извиняться. Или… Неважно. Слушай. По-моему, с тобой что-то сделали, иначе ты бы на меня… ты бы так себя не вел. Поэтому, пожалуйста, ляг на спину и постарайся расслабиться. И не думай ни о чем плохом. Лучше вообще ни о чем не думай. О! Поспи.
— Ну ты даешь! Я, по-твоему, бревно бесчувственное, и так просто вот возьму сейчас и засну!?
Так, знакомая манера говорить возвращается. Значит, не все так плохо.
— Чувственное ты бревно, чувственное.
Ой, кажется, не то я сморозила — он опять сник, заобвинял сам себя.
— Короче, Дрик. Мы с тобой… много чего видели, много раз друг другу помогали. Дай, я попробую опять тебе помочь. А для этого постарайся расслабить мозги, отключи их или думай о чем-нибудь постороннем и хорошем. Неужели этому тебя не учили?
Ох и тон у меня — как у нашей завучилки в школе. Ну почему, почему, когда позарез нужно с человеком говорить так, чтобы он услышал, ничего не получается?! Или шутки дурацкие, или какие-то чужие слова, да и голос тоже чужой!
Я подошла и осторожно усадила его на кровать, сама села рядом. Думала обнять его, но он аж дернулся от моего прикосновения. Тогда я встала, неловко так погладила его по голове…
— Дрикушка! Ты мне очень дорог, честное слово. Я без тебя тут буду одна, почти совсем одна в целом-целом мире. У меня в нем из родных — только папа, а из друзей — только ты. Пожалуйста…
Я сама не знала, что 'пожалуйста'. Но он кажется понял — и заплакал. Тихо-тихо, как испуганный ребенок, только слезы по щекам.
— Дрик, не бойся, все у нас будет хорошо. Ложись, пожалуйста, на спину и закрой глаза.
Он послушался. А я стояла рядом, дура дурой, и тоже ревела. Тоже тихо, почти про себя, носом старалась не шмыгать. А как прикажете все эти меридианы и параллели в человеческом теле высматривать, когда глаза полные слез?! То-то и оно, что внутреннее зрение очень сильно на внешнее завязано.
Пришлось отойти в центр комнаты и вплотную заняться дыхательными упражнениями на успокоение. Предварительно вытерев морду рукавом. Умыться бы еще… Но умывальника я так сразу не заметила, а расспрашивать Дрика, где у него тут удобства спрятаны, не хотелось.
Короче, взяла я себя в руки минут через десять. Он все это время терпеливо лежал, задрав нос к потолку, и, в свою очередь, честно пытался успокоиться. Не скажу, что у него это особо классно получалось, но все же дыхание выровнялось, да и эмоциональный фон тоже — и пятна с лица сошли, и пахло от него уже не так резко. Ладно, будем работать. Небось, следят за нами сейчас, сволочи, через какую-нибудь дырку секретную…Ну да ладно, щас я вас порадую.
— Дрик, не спишь?
— Нет.
— Закрой глаза ладонями.
Он послушался. А я попробовала повторить один фокус, который как-то мне показывала Лиина. Она тогда собрала с пламени тепло в специально сделанный шарик несколько секунд — а потом он рванул. Вроде как все собранное тепло разом отдал. Получилась эдакая волна жара. Ну а я попробовала все то же повторить со светом, благо, под потолком висела лампочка. Конечно, не совсем лампочка в нашем понимании, не та, которая 'висит груша, нельзя скушать'. Как она работала, я понятия не имела. Но свет от нее шел. С третьей попытки фокус получился — в комнате сперва потемнело, а потом моя импровизированная 'световая бомбочка' полыхнула. Я успела загородить глаза предплечьем. А вот наблюдателю — если он был — пришлось, небось, несладко. А нефиг подсматривать, как люди выясняют отношения.
Как ни странно, эта шалость помогла мне настроиться на рабочий лад. Поэтому Дриковы энергетические потоки я принялась осматривать почти спокойно и буднично, словно решала давно привычную задачу. А правильный настрой — это половина успеха. 'Хочешь что-то сделать хорошо — представь себе, что ты это уже сделала, причем отлично', наставляла меня Лиина.
Сосредоточилась, закрыла глаза — и схема всяких там меридианов, чакр и русел в Дриковом организме возникла на моем 'внутреннем экране' четко, как в хорошем телевизоре. М-да, госпожа Сова таки хорошо меня научила. Лучше, чем сама хотела — потому что увидела я не только то, о чем она рассказывала, но и много чего другого. Я даже поразилась тому, сколько всего вижу, и тому, что могу теперь путешествовать по 'слоям' организма. Например, легко увидела следы многочисленных синяков на его лице (точнее, на 'потоковой картинке' лица) и даже кое-что подправила. Не влезая особенно, потому что целительница из меня была аховая, да и стыковать новые знания со старыми, полученными в Универе, я еще не знала, как.
Ага, тут у нас нарождающаяся простуда — небось, после путешествия по реке.
Здесь что? Кажется, старый перелом. А он мне не говорил, что руку ломал.
А это еще что за фиговина?
В районе нижней чакры, которая, как я откуда-то помнила, отвечает за половую сферу, висел шарик с ножками. Этакий то ли спутник, то ли паучок. Причем ежели 'потроха' Дрика переливались всеми оттенками синего и зеленого (на моем экране, естественно, то есть это мой мозг так интерпретировал поступающую информацию, никаких цветов там на самом деле не было), то этот шарик был красно-коричневым. Никакого отвращения, никакой тревоги он у меня не вызывал. Но был тут явно не на месте. А с учетом того, что 'огоньки' и 'полоски' бла Криис были из той же красной гаммы… Словом, заподозрила я, что этот шарик и есть причина неумеренной активности Дрика на почве отношений с противоположным полом.
— Эй, Юль, ты там не спишь?
Елки-березки, чего лезет? Концентрацию только сбивает. Впрочем, нет, не сбивает, картинка остается столь же четкой. Везет, однако. Сейчас попробую чего-то поделать с пациентом и поспрашивать, как ему. В общем, играем в доктора.
— Так не больно?
— Как 'так'? Ты ведь ничего не дела… Ой, ты что?
— А что?
— Ты там где-то в моих кишках копаешься?
— Ну, вообще-то да. И даже кое-чего нашла.
— Ты поосторожней. Я чуть это… постель не испортил.
— По большому не испортил или по маленькому?
— Чего?
Блин, как это по-ихнему будет?
— Ты чуть не стал мокрым или грязным?
— Мокрым. Но еле-еле удержался, — судя по голосу, пациент смущен 'нипадеццки'. Ничего, медицина и полиция слова 'стыдно' не знают. А я сейчас и медицина, и полиция.
— Ладно, постараюсь поосторожнее.
Стараться пришлось долго. Я сама мокрой стала — как мышь во время потопа. У шарика этого лапки-корешки ветвились и тянулись к разным органам. Все больше к тем, что в нижней части живота и среди костей таза. Дрик, отчаянно стесняясь и подбирая выражения (и попутно обучая меня словам, касающимся мужской анатомии — а я в ней и на родном языке не слишком сильна!), описывал свои ощущения, когда я пыталась дергать и раскачивать то сам шарик, то выходящие из него отростки. Чем дергать? Ну, вроде как из пальцев выпускала щупальца, которые могли проникать внутрь чужого организма. Это я у Совы подсмотрела, а теперь сама попробовала повторить. Получилось, елки-березки! Не зря,
