свободно продавалась в аптеках Техаса до 1919 и Луизианы до 1924 года, поэтому аптеки были важными источниками поставок наркотика. В 1917 году один аптекарь из Галвестона писывал свою клиентуру, покупавшую марихуану, как мексиканцев, белых бедняков и сходящих с кораблей уроженцев Карибских островов. Другой аптекарь называл в качестве клиентов мексиканцев, белых бедняков – например, наркоманов – и лиц, близких к преступному миру. Курильщики марихуаны в районе Эль-Пасо не вызывали большой тревоги, но в портовых городах клиенты аптек внушали опасения. Кампания, развязанная новоорлеанскими журналистами, перевернула отношение общества к этому наркотику. Их статьи о воздействии марихуаны были сенсационными и угрожающими. Вместо того чтобы обратить внимание на уличных наркоманах, журналисты подняли тревогу по поводу мелких торговцев, поджидавших возле школ сотни учеников, чтобы приучить их к наркотику. Женский союз христианского воздержания утверждал, что в киосках с газированной водой, которые в большом количестве появились на улицах Нового Орлеана после объявления «сухого закона», легко можно было купить наркотики. Эта кампания напоминала ту, что послужила поводом для первых в истории городских запретов опиума 1870-х годов в штате Невада. В ответ на это в 1926 году было произведено более 150 арестов.
Стальной магнат, сенатор Лоренс Фиппс (1862-1958) согласился с утверждением, что после 1926 года в штате Колорадо возросло потребление марихуаны. Он сравнил ее с пейотом и призвал к федеральному запрету наркотика. Он не понял, что причиной роста потребления наркотиков был «сухой закон». Призывы Фиппса подержала новоорлеанская коалиция борцов с марихуаной. Все это сыграло важную роль в криминализации индийской конопли федеральным правительством в 1937 году.
Британская реакция на каннабис в этот период была гораздо спокойнее. Официальные лица не видели необходимости в запрете индийской конопли и не испытывали тревоги по ее поводу. Отмечалось лишь небольшое волнение в прессе. Изменения в законодательстве произошли (без консультаций со специалистами) в результате дипломатической инициативы египетского министра внутренних дел. Все началось в августе 1922 года, когда старший констебль северо-восточного порта Саут-Шилд выслал в Министерство внутренних дел Великобритании трубку, найденную у египтянина А. Хамеда, хозяина кофейни на Тайни-стрит, 5. Полицейские заподозрили Хамеда в поставках опиума индийским морякам, но тот уверял, что поставлял не опиум, а гашиш. Старший констебль запрашивал министерство, подпадал ли гашиш под действие Закона об опасных наркотических средствах, и ему ответили, что не подпадал. Экспертиза подтвердила, что вещество, найденное у Хамеда было индийской коноплей. Министерство внутренних дел не стало поднимать шум по поводу этого инцидента. Один из чиновников писал, что продажа гашиша или бханга в Индии, Британском Северном Борнео и в Южной Африке контролировалась правительством, она была полностью запрещена в британских колониях на Малайском полуострове и Цейлоне, но в самой Англии ее статус был неясным. Затем, летом 1923 года на Сейшельских островах были задержаны десять тонн загустевшего сока каннабиса, отправленных из Бомбея. Грузу, в конце концов, позволили следовать до порта Джибути во Французском Сомали. Внимание европейских властей к нему привлек француз по имени де Монфрей, ставший известным наркодельцом. Эксперт министерства внутренних дел Великобритании, сэр Уильям Уиллкокс, предположил, что ограничения на поставки опиума и других наркотиков могут создать повышенный спрос на индийскую коноплю. Однако Делевиню в 1923 году все еще казалось, что крупные международные поставки каннабиса отсутствуют.
Вскоре после этого, в августе 1923 года в период затишья на газетных страницах журналисты увидели возможность на несколько дней заполнить газетные полосы пугающими и негодующими новостями. На Олд-Комптон-стрит, в районе Сохо, были арестованы итальянец Томас Гарза (род. 1891) и суданец по имени Идрис Абдулла (род. 1882). Их обвинили в предложении поставлять опий-сырец. На самом деле, найденное у них коричневое вещество было гашишем, который не подпадал под действие Закона об опасных наркотических средствах, а потому его хранение было разрешено. Хотя Абдуллу отпустили, Гарза продолжал оставаться под стражей. 20 августа появились первые газетные статьи под такими заголовками: «СВОДЯЩИЙ С УМА НАРКОТИК ДОСТУПЕН КАЖДОМУ». Например, «Дейли Кроникл» объявила, что наблюдается серьезный рост поставок гашиша – смертельно опасного восточного наркотика, который вызывает у людей сумасшествие. Статья в «Дейли Мейл» от 23 августа, озаглавленная «ОПАСНОСТЬ ГАШИША», излагала взгляды и намерения министерства внутренних дел якобы на основе полученного интервью. Один из чиновников министерства написал на полях газетной вырезки: «Лжецы!». Другие заголовки объявляли «НОВУЮ НАРКОТИЧЕСКУЮ УГРОЗУ» и требовали «НАКАЗАНИЙ ДЛЯ ЛИКВИДАЦИИ ПОСТАВОК СТРАШНОГО НАРКОТИКА». Даже Делевинь отнесся к газетному переполоху с презрением, заявив, что журналистам больше нечем заняться. Один из его подчиненных объяснил рост потребления препаратов каннабиса в Англии тем, что они использовались в мозольных пластырях. Столичная полиция рекомендовала включить индийскую коноплю в Закон об опасных наркотических средствах. Но свидетельств, что конопля использовалась в Британии в пагубных целях, не существовало. Ее употребляли некоторые египтяне и иногда, ради эксперимента – люди, интересовавшиеся восточными пороками. Во всем мире чрезмерное увлечение этим наркотиком встречалось очень редко, однако оно вело к общему ухудшению здоровья и иногда – к безумию. Единственным результатом запрещения препаратов индийской конопли в Египте было повышение их стоимости для конечных потребителей.
Вслед за делом Гарзы комиссар лондонской полиции в 1923 году вновь потребовал включить гашиш в список запрещенных наркотиков. Один из сотрудников уголовной полиции пояснил, что наркотик почти так же воздействует на жертву, как кокаин или морфин. Реакция министерства внутренних дел была отрицательной. В официальном ответе говорилось, что не было представлено никаких реальных доказательств того, что существует зависимость от гашиша, а если она и приобретается, то нет улик, что тем самым подрывается общественная мораль. Чиновник министерства отверг ничем не обоснованный вывод обвинителя, который утверждал, что поскольку подозреваемые были официантами в ресторанах Уэст-Энда,[29] они, возможно, вместе с кофе подавали белым клиентам гашиш. Когда в феврале 1924 года в Палату общин поступил парламентский запрос о гашише, министерство внутренних дел не изменило своей позиции. Ответ парламентариям гласил, что существующее положение не требует включения этого наркотика в список опасных наркотических средствах. Далее говорилось, что поскольку потребление гашиша ограничено арабами, греками и индийскими матросами, запрет вряд ли сократит потребление наркотика среди тех, кто всегда может провезти его контрабандой. Однако министерство высказало предположение, что широкое распространение этого порока в Египте может привести к международным ограничениям и контролю над гашишем.
Месяцем позже египетское министерство внутренних дел пришло к заключению, что сдержать нелегальный ввоз гашиша в Египет практически невозможно. Лучшим выходом из положения стало бы принятие Лигой Наций решения о том, что поставки этого наркотика являются международной проблемой, а торговля или его потребление – преступлением, за которое следует сурово наказывать. На Женевской анти-опиумной конференции в 1925-1925 годах египетский делегат предложил внести гашиш в Гаагскую конвенцию 1912 года. В его меморандуме по этому поводу содержались серьезные преувеличения. Например, гашиш определялся как наркотик, более опасный, чем опиум, утверждалось также, что 70% душевнобольных, содержавшихся в сумасшедших домах Египта, являлись потребителями или курильщиками гашиша. Глава делегации США поддержал это предложение. Говоря о правительствах Египта и Турции, он сказал, что пришло время взаимодействия, и что у этих стран имеются свои проблемы, в то время как у США – свои, которые необходимо решать сообща. В результате египетской инициативы договаривающиеся стороны согласились с 1925 года запретить импорт и экспорт каннабиса,– за исключением тех количеств, которые использовались в медицинских и научных целях, а также договорились регулировать продажу и потребление индийской конопли.
В Британии этот наркотик вошел в список ядовитых веществ с апреля 1925 года. Через несколько месяцев Закон об опасных наркотических средствах от 1925 года позволил Великобритании ратифицировать Женевскую конвенцию (сентябрь). Необходимо подчеркнуть, что дебаты в Палате общин (5 августа 1925 года) по законопроекту длились менее пяти минут. Индийская конопля, или каннабис, не была упомянута ни разу, хотя и прозвучала короткая ссылка на листья коки (которые также были включены в новый закон). Дебаты в Палате лордов были более содержательными. Выступавший от правительства виконт Сесиль Челвуд (1864-1958) представил законопроект, как бесспорный по своему содержанию, и заявил, что его необходимо утвердить для ратификации Женевской конвенции. Его замечания ограничились техническими подробностями, за исключением того момента, когда он коснулся защиты
