страховые компании проводили в 1920-х годах. Йоркширская компания обосновала свое решение тем, что Смит не указал в заполненной анкете, что употреблял веронал с 1911 года. Один из медицинских экспертов, сэр Фаркар Баззард, показал на суде, что характерной чертой лиц, злоупотреблявших вероналом, была раздражительность, возбужденность и подавленное состояние. Лично он отказался бы страховать человека только потому, что он принимает веронал – слишком велик был риск передозировки. Коллеги Смита свидетельствовали, что он был симпатичным, энергичным, аккуратным человеком с ясными глазами. Однако его партнер показал, что за два месяца до смерти его глаза запали и потухли. Он спросил Смита, в чем дело, и тот ответил, что все дело в лекарстве. Смерть Билли Карлтон в ноябре 1918 года, вероятно, была вызвана вероналом, хотя газеты связывали ее имя с кокаином. Через месяц пресса широко, но менее сенсационно осветила смерть от передозировки веронала Мери Эльвиры Бошелл (1896-1918). Она была медицинской сестрой, добровольно ушедшей на фронт, и происходила из процветающей семьи. После того, как в бою пал ее жених, она работала до изнеможения. Кроме того, Бошелл страдала от перенапряжения и последствий контузии. В результате она стала вводить себе морфин и принимать веронал, который доставала по поддельным рецептам.
В министерстве внутренних дел собирали газетные вырезки по делам сестер Комптон-Бернетт, Даффа, Смита и Бошелл, но не предприняли никаких шагов. В 1923 году член парламента, сэр Джон Ганзони (1882 -1958), впоследствии лорд Белстед, предложил министру внутренних дел включить веронал в список препаратов, подпадающих под действие Закона об опасных наркотических веществах. В оправдание своих действий он приложил короткую, бессвязную записку, автором которой был известный доктор из Восточной Англии.
«За последние двадцать лет от веронала произошло больше смертей, чем от всех других наркотиков, вместе взятых – или в результате случайной передозировки, или с намерением уйти из жизни… Нередко встречается «зависимость от веронала», он легко доступен и более опасен, чем опиум или морфин. Это объясняется тем, что при приеме опиума и морфина быстро увеличивается толерантность к наркотикам, поэтому наркоман не может отравиться, если только не примет слишком большую дозу. Случайные передозировки этих наркотиков вряд ли возможны. Однако при приеме веронала толерантность повышается очень медленно».
Первый ответ министерства внутренних дел на предложение Ганзони гласил, что снотворные вещества, такие как веронал, хлорал, паральдегид и сульфонал не вызывают фантастические снам и видения, которые являются привлекательной стороной опиума. Поэтому эти вещества, не принося кажущихся приятных ощущений, не так коварны и притягательны для людей. Однако медицинский эксперт МВД, сэр Уильям Уиллкокс, который получил химическое образование и только позже стал медиком, в 1913 году опубликовал авторитетную работу по вероналу. В 1910 году Уиллкокс блестящим образом обнаружил в останках Белль Элмор следы гиосциамина, что позволило осудить ее мужа за убийство. Обладая с тех пор выдающейся репутацией, Уиллкокс был ярым противником глубокого и долгого сна. Как вспоминал один из его почитателей, он работал поразительно много. Лучшим временем позвонить ему был час ночи, однако несмотря на это, утром перед завтраком он выезжал на верховую прогулку. Отношение Уиллкокса к вероналу подтвердило слова того же почитателя: он медленно приходил к определенному мнению, но когда оно формировалось, Уиллкокс защищал его с упорством искреннего убеждения. Уиллкокс сказал Делевиню, что зависимость от веронала вызывает полное моральное разрушение, как и в случае с морфием и кокаином, после чего Делевинь поддержал предложение Ганзони. Однако оно нашло противника в лице высшего чиновника министерства внутренних дел, сэра Джона Андерсона (1882-1958), впоследствии виконта Уэйверли. В 1924 году Андерсон спросил: «У нас есть доказательства, что [веронал] широко распространен? Если нет, то не существует ли опасность, что подведя его под действие закона об опасных наркотиках мы лишь создадим ему рекламу?».
Уиллкокс защищал свой план, хотя последствия контроля над барбитуратами оказались бы более противоречивыми, чем запрещение индийской конопли. На совещании 1924 года в министерстве внутренних дел он сравнил характерные черты зависимости от веронала с симптомами третичного сифилиса: нетвердая походка, дрожание конечностей, галлюцинации и подавление моральных устоев. Он утверждал, что длительное потребление веронала вызывает тяжелую депрессию, хотя другие врачи предполагали, что именно люди в депрессивном состоянии часто прибегали к снотворным, чтобы бороться с бессонницей. Уиллкокс не встретил возражений, когда заявил, что «зависимость от сульфонала и хлорала в настоящее время почти не встречаются». Следующее совещание в министерстве внутренних дел было созвано в 1925 году. Опрос 291 британского врача в том году обнаружил семнадцать зарегистрированных случаев зависимости от веронала и десять случаев случайной или намеренной передозировки (половина которых оказались смертельными). Уиллкокс согласился с тем, что барбитураты не вызывают такого интенсивного влечения, как существующие наркосодержащие препараты, и что три-четыре недели абстиненции приводят к выздоровлению. Но как и Ганзони, он полагал, что граница между безопасной и смертельной дозой слишком незначительна, и заявил, что если человеку с зависимостью от веронала перекрыть обычные каналы поставок, он не остановится ни перед чем, чтобы раздобыть себе этот препарат. Уиллкокс считал, что ограничения на барбитураты необходимо ввести немедленно. И Британская медицинская ассоциация, и Фармацевтическое общество, объединявшее фармакологов, резко возражали против инициативы Уиллкокса. В свое время Уиллкокс не выступил с подобными мерами против аспирина на том основании, что не считал людей, принимающих это лекарство, порочными, а барбитураты, по выражению министерства внутренних дел, входили в число препаратов с новыми характеристиками.
Тем не менее, в 1926 году, согласно Закону об опасных наркотических веществах, на барбитураты были введены ограничения. С этого времени розничные продавцы могли поставлять их только практикующим врачам, отдельным лицам по медицинскому рецепту, больницам и лицам, имеющим разрешение министра внутренних дел. По рецепту барбитураты можно было купить только один раз, если его не продлял врач, однако врач мог продлить рецепт не более трех раз. Аптекари имели право легально поставлять барбитураты только лицам, лично им известным или представленным известными им лицами. Каждую продажу необходимо было оформлять в журнале регистрации ядовитых и наркотических веществ. Большинство аптекарей не признавали подобные формальности, и в 19234 году один журналист, не предъявляя рецепта, за полчаса купил в восьми аптеках центрального Лондона достаточное количество барбитуратов, чтобы убить семь человек. Это наркотическое вещество щедро поставляли врачи по рецептам. Его использование возросло после того, как некий врач из Германии рекомендовал барбитураты в качестве средства от морской болезни. Как вспоминал Ф. Скотт Фицджеральд (1896-1940), стюардесса на гражданском авиалайнере, пересекающем Соединенные Штаты в плохую погоду, могла спокойно спросить пассажира, что ему предложить – аспирин или нембутал.
Постановления и законы о наркотиках принимались по всей Европе, но главная движущая сила этого процесса находилась не в Европе. Жалкая смерть нью-йоркского гангстера Натана Ротштейна имела последствия для всего мира. Он оставил после себя документы, разоблачающие членов администрации Нью-Йорка и других высокопоставленных лиц. Расследование, проведенное Большим жюри, выявило, что Ротштейн нанял сына Леви Натта в качестве адвоката и его зятя – в качестве бухгалтера. Их задачей было улаживать вопросы с налогами в Министерстве финансов США. Большое жюри обнаружило также доказательства, что Натт завышал количество захваченных наркотиков в Нью-Йорке, где федеральные агенты арестовывали мелких дилеров, но отпускали крупных наркоторговцев. Предположение, что между агентами и рэкетирами существовал тайный сговор, привело в марте 1930 года к отставке Натта. Место начальника управления по борьбе с наркотиками занял Гарри Энслинджер (1892-1975), американец швейцарского происхождения, выросший в небольшом городке Пенсильвании. Говорили, что когда Энслинджер был подростком, его потрясла смерть лучшего городского бильярдиста, вызванная курением опиума. Знание языков помогло ему получить работу в консульской службе, где он успешно сократил поставки карибского рома. Вскоре его назначили начальником иностранного отдела в Бюро по контролю над выполнением «сухого закона». В июне 1930 года Конгресс упразднил Федеральный совет по контролю за наркотиками и передал его полномочия, вместе с полномочиями управления по борьбе с наркотиками, новому Федеральному бюро по борьбе с наркотиками, которое подчинялось Министерству финансов. Начальником его предполагалось сделать известного адмирала, но Энслинджер интриговал настолько
