выражения никогда не слышал, — я дошел до точки невозврата, это было совершенно точно. Я даже перестал вспоминать, вот как. Иногда я целыми днями и неделями не вспоминал о родном селении в провинции Газни, о матери, брате с сестрой, хотя в начале моих странствий их образ был словно вытатуирован на роговице моих глаз, он не исчезал ни днем ни ночью.
С того дня, как я уехал, прошло примерно четыре с половиной года: год и несколько месяцев в Пакистане и три года в Иране; ну, это «для ровного веса», как говорит одна женщина, торгующая луком на рынке рядом с домом, где я сейчас живу.
Мне исполнилось четырнадцать и, возможно, даже больше четырнадцати, когда я решил, что из Ирана мне надо уехать: я по горло был сыт этой жизнью.
После второй депортации мы с Суфи вернулись назад вместе, но он покинул Кум через несколько дней, потому что, по его мнению, там стало слишком опасно, короче, он нашел работу на стройке в Тегеране. Я — нет. Я решил остаться работать на той же самой фабрике, работать много и не тратить ни единой медной монетки, чтобы накопить на дорогу в Турцию. Но сколько стоило уехать в Турцию? Вернее, добраться до нее, что намного важнее (уехать туда все могут). Сколько мне придется потратить? Иногда, чтобы что-то узнать, необходимо задавать вопросы. Я и спросил у некоторых проверенных людей.
— Семьсот тысяч туманов.
— Семьсот тысяч туманов?
— Да, Энайат.
Десять месяцев работы, сказал я Вахиду, который однажды хотел уехать, но так этого и не сделал. На фабрике я зарабатываю семьдесят тысяч туманов в месяц.
— Десять месяцев работы и ни одной потраченной монеты, — сказал я.
Он кивнул, поднося ложку бобовой похлебки ко рту и дуя на нее, чтобы не обжечься. Я тоже погрузил ложку в похлебку. Маленькие черные семена беспорядочно плавали на лоснящейся поверхности вместе с хлебными крошками, сначала кончиком ложки я перемешал их, создавая водовороты и течения, затем собрал, проглотил и закончил обед, выпив остатки прямо из миски.
Как найти такую сумму денег?
Наступил очередной пятничный вечер. Я уже говорил, что это был единственный день, когда мы могли делать что хотели, и я проводил его, играя в постоянном и нескончаемом — можно так сказать? — чемпионате по футболу против команд других фабрик. Короче, однажды в пятницу мой друг, с которым я разговаривал за ужином о перевозчиках, подошел к камню, на который я присел, чтобы восстановить дыхание, и спросил, могу ли я его выслушать.
Я напрягся. Мой друг был не один. Вместе с ним подошли еще несколько афганцев.
Он произнес:
— Слушай, Энайат, мы тут поговорили. Хотим поехать в Турцию. Мы накопили достаточно денег, чтобы оплатить дорогу, и тебе в том числе, если хочешь. Мы тебе это предлагаем не только из братских чувств и тому подобного, — продолжал он. — Когда ты едешь вместе с друзьями, вероятность, что все пройдет успешно, намного больше, чем когда ты один, когда тебе не у кого попросить помощи в минуту опасности. — Он сделал паузу, поскольку команда, сменившая нас на поле, забила гол, и все заорали от радости. — Что скажешь?
— Что я скажу?
— Угу.
— Я вас благодарю и принимаю ваше приглашение. Что я еще могу сказать?
— Это очень опасное путешествие, ты понимаешь?
— Понимаю.
— Намного более опасное, чем другие.
Мяч отскочил от камня и замер у моих ног.
Я отправил его обратно ударом ноги, с носка. Солнце освещало каждый уголок неба, оно было не голубым, а желтым, и у золотых облаков края были рваными от ран, нанесенных горами. Где трещат и дробятся скалы. Где режет и душит снег.
Тогда я еще не знал, что горы убивают.
Я сорвал стебелек сухой травы и принялся его жевать.
— Я никогда не видел моря, — сказал я. — И вообще есть еще куча всего, чего я никогда в жизни не видел, но хотел бы увидеть. К тому же здесь, в Куме, выходить за ворота фабрики стало очень опасно. Ну и как вы думаете, что я вам отвечу? Я готов ко всему.
Я произнес это очень уверенно. Но совершенно безотчетно. Если бы я знал, что меня ждет, я бы не поехал. А может, поехал бы. Не знаю. Но наверняка сказал бы это как-нибудь по-другому.
Мы слушали. Мы все слушали. Слушали рассказы тех, кто побывал там и вернулся. И узнавали о тех, кто совершил это путешествие, из рассказов их спутников, которые, похоже, и выжили-то лишь ради того, чтобы поделиться с нами всеми этими ужасными историями. Можно было подумать, что правительство нарочно оставляет в живых одного или двоих из каждого каравана, чтобы напугать остальных. Кто-то замерз насмерть в горах, кто-то был застрелен полицией на границе, кто-то утонул в море между Турцией и Грецией.
Однажды в обеденный перерыв я разговаривал с парнем, у которого, можно сказать, не было половины лица, правда, от него осталась отбивная. Как котлета из «Макдоналдса», если ее долго подержать на плите.
— Из «Макдоналдса?»
— Да, из «Макдоналдса».
— Забавно. Иногда ты говоришь что-то типа: «Он был ростом с козу». А в другой раз, когда приводишь пример, упоминаешь «Макдоналдс» или бейсбол.
— Почему это забавно?
— Потому что это из разных культур, из далеких друг от друга миров. По крайней мере, мне так кажется.
— Даже если и так, Фабио, эти два мира теперь оба во мне.
Тот парень рассказал мне, что грузовичок, в котором он ехал через Каппадокию, попал в аварию. На повороте горной дороги в провинции Аксарай он столкнулся с фургоном, везущим лимоны. Парня выкинуло наружу, и он проехался лицом по земле. Потом его схватили турецкие полицейские и хорошенько обработали. А когда они передали его иранским коллегам, те тоже избили его до полусмерти. В общем, его путешествие в Европу (он в Швецию хотел попасть) превратилось вместо мечты в кошмар из крови и мяса. Он сказал мне:
— Я бы одолжил тебе денег на поездку, но не сделаю этого, потому что не хочу быть ответственным за твою боль.
И многие другие говорили как он, но я не уверен, были ли они искренни, возможно, просто жадины, и все.
А мне хватило бы одной-единственной хорошей новости о человеке, который подался в Турцию. Мне достаточно было услышать: он это сделал, у него получилось, он добрался до Турции, попал в Грецию, в Лондон, — это сразу придало бы мне уверенности. Если смог он, то и у меня получится, думал я.
В итоге отправиться в путешествие решилось четверо. Потом мы узнали, что Фарид, парень с соседней фабрики, тоже задумал покинуть Кум. И не только это. Еще мы узнали, что перевозчик, к которому он хотел обратиться, приходился ему двоюродным братом.
Мы рассудили, что такую возможность упускать нельзя, и если перевозчик действительно его двоюродный брат, на него можно положиться, и если мы поедем с ним, мы сами станем друзьями его брата,
