все, хотя понимание это не имело никакого отношения к Эрнчестеру.
Затем дыхание Эшера пресеклось — он ощутил железную хватку огромной руки, а в следующий миг его швырнули об стену с такой силой, что ноги отделились от пола. Он успел лишь пригнуть голову — иначе бы она просто раскололась о камень, но удар был настолько силен, что ребра хрустнули. Эшер закричал — вернее, попытался это сделать. Сознание помрачилось. Затем Олюмсиз-бей ударил его об стену еще раз. Левое плечо пронзила боль, словно по нему хватили топором. И все же Джеймс смог расслышать гремящие над ним проклятия на арабском, персидском и турецком…
— Ты этого хотел? — Эшер уже и не знал, на каком языке это было выкрикнуто. — Этого искал?
Стальная рука вздернула ему голову, едва не сломав шею. Оказывается, он уже лежал на полу в луже ледяной воды.
— Это то, что ты хотел увидеть?
Эшер не видел ничего — оброненный огарок погас. Перед глазами стояло лиловато-серое лицо твари, ползущей к нему по полу усыпальницы. Страшные когти разорвали рукав — от кисти до плеча, гранитное колено Олюмсиз-бея прижало Эшера к полу, шейные позвонки чуть не затрещали. Затем когти вонзились в плоть, вскрыв вену. Кровь обожгла холодную кожу — и тут же что-то у стенки встрепенулось, с низким горловым клокотанием поползло на запах. Эшер чувствовал, как оно слепо тычется в его руку, скользкое, липкое, с острыми зубками; он слышал шепот Мастера:
— Пей, мой котеночек, пей, мой мальчик, мой любимый… пей…
Что-то похожее на руку — что-то бывшее когда-то рукой — вцепилось в его кисть.
Затем с отрыгивающим звуком тварь отпрянула, откатилась, поползла к двери усыпальницы. Там ее вырвало. Олюмсиз-бей тут же бросил Эшера, и тот немедленно потерял сознание.
В себя он пришел через минуту или через две — от боли. На руку его накладывали жгут, а сам он лежал в ледяной воде, ослабев от потери крови.
Тихо, ибо каждое движение причиняло боль, он выдохнул:
— Так вот зачем тебе понадобился Эрнчестер?
— Это не твое дело! — Голос Мастера Константинополя звучал резко и сдавленно. Он затянул повязку с такой силой, что Эшер невольно вскрикнул.
— Я знаю, что ты воюешь с чужаком, вторгшимся на твою территорию. Я знаю, что ты не доверяешь своему нынешнему выводку… и я знаю, что ты больше не способен создавать новых птенцов. — Ногти снова впились в руку Джеймса, терзая онемевшую плоть. — Я угадал? Ты потерял эту способность уже давно. Вас всего шестеро на огромнейший город… Город, где власти не обращают внимания на убийства армян, евреев, бедняков! Даже твои птенцы поговаривают, что ты стал слишком разборчив в выборе новых вампиров… на место тех, которых уничтожил раньше… Но когда пришел чужак, ты все же попытался. И попытка не удалась. Ты смог взять разум птенца, но не смог изменить состав его плоти… И тогда через бывших союзников султана (а с ними у тебя давняя связь!) ты послал за единственным вампиром, которого смог бы держать под контролем… чтобы он сделал для тебя то, чего не сумел сделать ты сам…
Пальцы вампира сомкнулись на его горле, как волчьи челюсти, а колено, подобное пяте гранитного столба, вновь вдавилось в грудь. Олюмсиз-бей произнес очень тихо:
— Я… мог бы… убить тебя…
— Если бы не нуждался в наживке… — просипел Эшер. — Наживке для поимки Антеи, а значит, и графа… Если, конечно, Эрнчестер еще не связался с чужаком…
Пальцы на горле разжались, прошелестел, мазнув по лицу, щелк одеяния Бея. Вампир встал. А затем пнул Эшера, как в бешенстве пинают камень. Потом еще раз. Потом еще. А потом Джеймс снова потерял сознание.
Глава 20
— Нет Бога, кроме Аллаха, и Магомет — Пророк Его. — Голос муэдзина, как золотая спица, пронзил тяжелый липкий туман сновидений. — На молитву! На молитву!
«Антея», — подумал Эшер, пытаясь выбраться на поверхность и снова соскальзывая в бархатную темную бездну. Антея стояла у вагонного окна, он видел ее молочно-белый профиль на фоне обсидиана ночи. «Чарльз никогда не любил поезда», — сказала она. Затем ее бледные руки и лицо стали мраморными надгробными стелами за Адрианопольскими воротами, а чернота волос и платья обратилась в черноту ночи.
В хрупком лунном свете он увидел маленького сутулого старомодно одетого мужчину, движущегося от надгробия к надгробию с порхающей легкостью вампира. Выйдя на открытое пространство, Эрнчестер замер. Эшер почувствовал присутствие некой тени, еще не видя ее; просто ему показалось, что снова пахнуло кровью и гнилью. Эрнчестер двинулся, словно бы собираясь бежать, но тень уже была перед ним
Воздух вздрогнул, пронизанный смехом вампира.
Думаешь, он перестал ему покровительствовать и теперь этот человек наш?
Голос проник в его мрачные сны, тихий, как шелест ветра, но Эшер знал, что голос этот ему не приснился. Ужаснувшись, Джеймс тщетно пытался выбраться из пропасти сновидений.
— Если бы он захотел его смерти, она бы уже наступила, — проворчал другой голос, явно принадлежащий одноглазому Харалпосу.
— Разбудим его, — хихикнула Байкус Кадинэ. — Разбудим и спросим.
«Разбудим»! — Он застонал во сне. — «Разбудим!» Они уже стоят вокруг моей кровати!
— Может быть, оживить его поцелуем? — Глубокий грудной голос Пелагеи. — Как царевну в тереме?
Что-то похожее на острые ноготки пробежало по его голой груди.
Шепот расплывался, пропадал. Эшеру казалось, что он видит тусклый золотистый очерк дверного проема, подсвеченный дырчатой медной лампой из коридора. Сами вампиры, столпившиеся вокруг него, были незримы, и лишь зрачки их изредка вспыхивали красным.
— Может быть, он знает, куда делся Бей?
— Почему ты думаешь, что он знает?
— Кто-то же принес его сюда…
— Мы должны найти его…
— И что, мы ему скажем? — насмешливо спросил Зардалу. — Что какой-то негодный армянский пес был найден с разорванным горлом?
— Обескровленный…
— В церкви…
— Этот человек был священником…
— Тогда он тем более этого заслуживал.
— Если бы только он! А еще старик, продававший инжир…
— Он становится дерзок, наш Сумеречный Волк. — Зардалу произнес это имя по-турецки — Гелге Курт; слово прозвучало гортанно и резко. — Теперь Бей волей-неволей должен нарушить уединение, снова выйти в ночь, прекратить возиться с дастлахом и со своими неверными алеманами…
— А если он этого не сделает?
— Таких убийств не прощают. Не удивлюсь, если Бей прикажет нам найти этого чужака Гелге Курта и убить его…
— А что бы ты сказал о крестьянине, вообразившем себя солдатом только потому, что другой выслужившийся крестьянин вручил ему ружье?
— Мы должны найти Бея…
— …найти его…
Эшер уже не знал, точно ли они толпятся в его комнате. Ему вдруг показалось, что если он сейчас проснется, то найдет ее пустой. Двери открыты настежь, в пятнистом свете висящей в коридоре лампы смутно золотится стена.
