Ее объяснение еще больше сконфузило меня. Деревья на заднем плане, несколько сосен, елей и тополей, возвышались в призрачной тишине в искусственном свете. Они не шевелились от дуновения ветра. В моей памяти всплыл ночной пейзаж Маник Майя и луга. Словно это было вчера, я видел, как они совершали посадку на своем диске и выходили, видел, как они выщипывали что-то на лугу. Какие расточительные издержки, чтобы поддерживать старику иллюзию.
Уморительная мысль вдруг вызвала у меня приступ смеха. Они появлялись всегда только в темное время суток, в сильный туман, всегда после полуночи. Но ночью курицы не бегают по лугу. Откуда они взялись? Я спросил Ауль.
— Они взяли их из курятников, — объяснили мне, — то здесь, то там. К сожалению маленькие всегда приносили только куриц, и ни разу петуха. Они не понимают разницы. Поэтому отец так и ругается, потому что без петуха у его куриц не будет приплода…
Я почувствовал неукротимое желание рассмеяться, но я лишь только булькающе ухмыльнулся. Как часто мой сосед Кармиг жаловался мне, что якобы лиса воровала у него ночью куриц. И в соседних деревнях тоже были известны подобные жалобы. Бедные, невиновные лисы. Курицы Кармига на шестом спутнике! Какая буйная фантазия могла додуматься до такого фарса?
Манекены во время своих налетов брали все, что им под руку попадалось: цветы, траву, бабочек, жуков, ящериц и даже мышей. На стене постройки я обнаружил побеги винограда, в стороне от них несколько грядок с овощами и луковичными цветами, укроп, горох и петрушку. На другой грядке росли картофельные кусты и прочая зелень, жалкая имитация земной садовой культуры. Адаму не доставало только Евы.
В то время, как я с удивлением осматривал миниатюрный мир, Вальди обнаружил кое-что, что пробудило в нем охотничий инстинкт. Он увидел мышь, он бросился к ней со злобным рыком. В крошечном грызуне были еще живы земные инстинкты; мышь молниеносно исчезла в лунной норе. Я заметил недовольство хозяина дома, когда такса засунула свою морду в нору и начала скрести. Отец Ауль схватил его зашкирку, и Вальди вынужден был безропотно сносить непонятные упреки. Старик предусмотрительно затащил его в свое жилище.
— Ожидают ли меня еще сюрпризы, Ауль? Она ответила отрицательно и, улыбаясь, прильнула ко мне, с наивной невинностью ожидала от меня нежностей. Ее непосредственная чувственность привела меня в замешательство. — Скажи, крошка, отдаст ли великий господин Ме распоряжение доставить еще животных?
— Нет, у нас есть все, чтобы быть счастливыми. Она потянула меня к деревьям и кустам, которые нас скрывали.
— Ты хотела поговорить с Ме…
— Я уже записалась на разговор. Теперь я должна ждать — возможно пять, шесть оборотов. У нас есть много время для себя. Я действительно красивая?
— Да, конечно…
— И я такая же, как жены на Земле?
— Тебе не следуют говорить все время «жены». Но ты уже похожа на них — по крайней мере в некоторых вещах.
— Почему только в некоторых вещах? Что я делаю не так? Скажи мне, я всему научусь.
— Тогда молчи. На Земле девушки так много не болтают.
Они не сказала больше ни слова.
X
Маленький мир был практически совершенным. Регулируемый простой автоматикой свет незаметно угасал в определенные промежутки времени и, наконец, совсем угасал. Так отец Ауль получал иллюзию восхода и захода Солнца и ритма дня и ночи. Даже животные и цветы руководствовались этим. Только Ауль не нужна была эта иллюзия. Она жила засчет энергетических концентратов, засыпала, по земному времени, только каждый четвертый день, но затем сразу на восемнадцать часов. Эта потребность в сне наступала с минутной точностью, в чем я, еще не зная причины, скоро смог убедиться.
Мы все еще были в кустах, когда Ауль в самом разгаре нежнейших объятий ее совершенно неожиданно сразила усталость. И, как во всем она давала волю своим чувствам, теперь она начала беспардонно зевать. И оттого, что я еще не знал причину, я растерянно убрал руку. Она поднялась, пробормотала, мол сейчас время спать, и побрела, качаясь, по траве.
— Ни одна девушка на Земле не стала бы себя так вести! — крикнул я ей вслед.
Ауль не отреагировала на это. Раздосадованный я остался лежать и выразил мое разочарование Ауль и всей шестой луной не совсем вежливыми комментариями. В своей злобе я не заметил того, что ее отец, приблизился в сопровождении Фритцхена… Я заметил обоих только тогда, когда они стояли передо мной. Я остался лежать в расстройстве.
Посмотрел на меня благожелательно, знающе улыбаясь.
— Еще несколько дней, и сон тоже будет застигать тебя врасплох, словно непогода, — передал он через Фритцхена. — Не держи зла на моего голубочка, она переняла варварские обычаи этой сверхцивилизации, отказывается от бальзама натуральной пищи и питается чудодейственным средством. Самое время вам обоим вернуться к нормальному образу жизни…
Он наблюдал за нами, подумал я, и ему в его библейской простоте это кажется вполне естественным. А почему бы, собственно, нет? Для него, под корой шестого спутника, окруженного жалкими остатками, которые означали для него прежний мир, невинная любовная забава была определенно самым безобидным явлением. Старик присел на корточки возле меня. Фритц застыл перед нами словно памятник. После того, как я узнал причину поведения Ауль, мое настроение немного улучшилось.
— Знаешь, сын мой, — начал старик, — я с удовольствием и тоской вспоминаю о старом добром времени на Земле. Когда я был молодым и сильным, у меня была жена и четырнадцать наложниц впридачу. О, Нергал и Мардук, вот это было время! Сейчас я уже вышел из такого возраста, но между нами — порой память дает о себе знать. От сорока до пятидесяти мальчишек и девчонок, которые были благодарны своей жизнью моим желаниям и энергии. Одному лишь Лотару известно, куда они все пропали. Одних унесла война, другие умерли от болезней. Только Ауль осталась со мной. Мне не очень-то симпатичен этот Ме, который путешествует от звезды к звезде. Все же я многим ему обязан. Без него война поглотила бы и меня с Ауль. Скажи, сын мой, это правда, что за это время на Земле прошли многие столетия? Я не могу понять этого, мне ведь только семьдесят пять годочков.
— Это правда, отец, — сказал я, — твое время забыто. Только в старых фолиантах можно найти упоминания о нем. У людей нынче другие заботы.
Его лицо выдавало досаду, голосу звучал раздраженно, когда Фритцхен перевел: «Как можно забыть такое время? С тех пор, как человечество стало разумным не было века величественнее, чем тот век, в котором я родился. Мне был год от роду, когда Набопаласар с союзниками взял Ниневию, самый большой, сильный и самый грешный город Земли. Сто футов в высоту была только окружная стена вокруг Ниневии, и была такой широкой, что три повозки могли ехать по ней рядом друг с другом. Захват Ниневии был величайшим военным достижением человеческой истории — и это должно быть забыто?»
— Об этом не забыли, отец. К сожалению, твой воинственный король позаботился о том, чтобы в Ниневии камня на камне не осталось. Раскопки длились более века, чтобы получить представление об этом городе….
— И все же хорошо, что ее искоренили, — заверил он. — Не сравнял ли свирепый Сеннахириб сто лет до этого с землей наш великолепный Бавель[12]? Даже ни в чем неповинную землю он срыл и развеял по ветру. Но обуреваемый манией величия просчитался. Мои предки возвели Бавель еще прекраснее, чем прежде. Ты знаешь, что последний правитель Ниневии, похотливая свинья Сарданапал, превратил город в рассадник греха. Нам он навязал короля Шамашшумукина и его тупоголового брата, настоящего Ашшуанетилшаме-ирситиубалитсу, который даже был произведен в главного жреца лунного бога. Они бы с большой охотой обложили бы нас налогом на воздух. Ниневию было
