И снова его голова окрасилась на мгновение. Когда старик понял смысл моего мое поручения, он начал вопить.
— Как ты можешь отдавать такие приказы? Вино замутило твой рассудок, твой раб смышленее тебя…
Я больше не сказал ни слова, и Фритцхен не мог приступить к переводу. Оставьте же вы все меня в покое, подумал я и поковылял в сторону выхода.
В саду толклись. Я распугал их и лег на траву. Вальди подскочил ко мне, хотел поиграть со мной.
— Исчезни, такса — крикнул я. — Здесь ты разрушитель, чуть было не сбил спутник со своей орбиты. Самое позднее через семь дней мы полетим обратно, затем ты снова сможешь гулять со своим хозяином…
Я чувствовал себя усталым и разбитым. Вино и еда не укладывались в моем желудке, жареный картофель словно камень лежал в желудке. Никогда, поклялся я себе, и больше ни капли вина…
Я долго не мог уснуть, потому что все еще было светло, когда меня разбудил пронзительный крик. Еще окончательно не пришедший в себя, я прислушался. К лаю Вальди примешался болезненный жалобный стон. Он исходил из гончарной мастерской. Печь, передернуло меня, он был пьян, спалит себя или еще хуже. Я вскочил.
Странная картина предстала передо мной в мастерской. Я сначала подумал, что это забава. Старик стоял перед своим гончарным кругом словно перед алтарем и испускал при этом непонятные звуки. Картина была настолько жалостливой и одновременно смешной, что мне пришлось удержаться от того, чтобы громко не засмеяться. Когда я подошел ближе, я понял, что произошло. Будучи в состоянии опьянении он попытался вылепить новый кувшин. При этом его длинная борода попала во вращающуюся часть, которая намотала его мужскую красу словно веревку. Боль поставила старика на колени. Не в состоянии двинуться с места, он прижал свое перепачканное глиной лицо к кругу и стонал. Он выглядел так, словно молился. Фритцхен безучастно стоял рядом — для него такое странное поведение непонятным.
Я осторожно прокрутил круг назад и освободил его из неловкого положения. В переводе Фритцхена оставались лишь обрывки цепочки ругательств и проклятий, для которых в моем языке не нашлось эквивалентов. «адская пучина… лунная гадость загаженная в квадрате… Лучше бы меня сожрали гиены и выбросили мои кишки во Вселенную…»
Его ужасные проклятья утихли, когда он оглядел отхваченный кусок гордой, седой, склеившейся из-за глины бороды. У него на глазах выступили слезы. Мне стало его жаль. «Борода вырастет, папочка», попробовал я утешить его.
— Столетия со мной не случалось большего несчастья, — причитал он, — такой бороды не было даже у верховного жреца Кханаллураба. Посмотри на это свинство, по меньшей мере пятнадцать сантиметров оторвано. О, я несчастный, о Нергал, Мардук и Непул!
— Здесь нет правил техники безопасности, — объяснил я, — ты должен впредь забрасывать бороду на плечи. Сейчас остается только одно, я ровно обрежу снизу бахрому, после чего она будет выглядеть так, как раньше.
— Проклятье моих предков настигло меня», жалуясь кричал он, «никогда больше она не будет так великолепно выглядеть. Попытайся, сын мой, я доверяюсь немилосердной судьбе. Но будь осторожен, спаси, что ещё можно спасти…
Фритц помог мне с операцией. Старик жалобно наблюдал за тем, как я пытался облагородить непослушную бороду бритвой.
— Судьба жестока ко мне, — закряхтел он, после того, как первый шок прошел.
— Я считаю, что борода выглядит теперь лучше, чем прежде. Сейчас она современнее.
— Ты говоришь это серьёзно?
— Совершенно серьезно, отец. Пропорции сейчас более гармоничны. Это молодит тебя. Только подумай: просто отпустить бороду, это каждый может. Искусство как раз и состоит в том, чтобы поддерживать ее правильную длину. Сейчас это вышло.
Он взглянул украдкой на кончик бороды.
— Ты думаешь? Я жду с нетерпением, что скажет на это моя дочурка.
Его борода больше не интересовала меня, моя нечистая совесть дала знать о себе. Я сказал Фритцу: «Скажи отцу, что мне жаль за случай с горшками. Я еще хочу сказать тебе, что с твое стороны было разумно, не разбивать их…»
Старик благосклонно принял мои извинения к сведению. Он похлопал меня по плечу.
— Завтра мы продолжим обучение, я сделаю из тебя заправского гончара. Сейчас уже пора спать, снаружи уже смеркается, куры уже ползают.
Постепенно гаснущий свет впервые вызвал рефлекс и у меня. Я начал зевать, последовал за стариком в комнату. Он был прав, думал я, пару дней, которые я еще пробуду здесь, я должен использовать. До полудня я буду работать в мастерской, после полудня рисовать и вести дневник. Жаль каждый час, который тратится понапрасну…
XIII
Я хотел спать, но все же не мог успокоиться. У меня болела голова, перенапрягшийся желудок выделял излишнее количество кислоты. Я ворочался туда-сюда, не обретая наслаждения сном. Что, если Ме действительно отправит обратно нас троих? Ее можно было выдать за торгового представителя из Багдада — но где взять паспорта? Мои проблемы заботили меня еще в состоянии полусна. Затем меня разбудили приближающиеся шаги. Щурясь от усталости, я смотрел на штору, увидел как вошла Ауль, и долгое время не знал, относилось ли явление к сну или реальности.
Ауль поставила на стол большую прозрачную вазу. Затем она положила рядом мешочек и повернулась ко мне.
— Добрый день, космический странник», поприветствовала она меня. «Мой лунный человек наконец выспался?
Я был еще слишком уставшим, чтобы отреагировать на ее приветствие. Я также ощутил головную боль и неприятное давление в области живота. Она склонилась надо мной, хотела поцеловать меня. Когда ее лицо было уже совсем близко, она сделала шаг назад, растерянно посмотрела на меня.
— От тебя несет, — сказала она рассерженно, — от тебя пахнет вином и луком. Отец подбил тебя к спиртному. Я должна была заранее догадаться, его нельзя оставлять одного ни на день. И ты принимаешь в этом участие — постыдился бы.
— Еще что-нибудь? — сонно пробурчал я. — Ну что, урок морали закончен? Ты говорила с Ме? Или же ты докладывалась верховному жрецу?
— Тебе не нужно постоянно повторять глупости за отцом. Выглядишь хмурым. Ты много съел и выпил?
— Ничего, пойдет. Курицу, два килограмма жареного картофеля с луком и яйцом. Вдобавок два или три литра вина…
— О, бессмертный Ме, — простонала Ауль. Она взяла маленький кувшин, наполнила его водой и вылила в него содержимое ампулы. «Выпей это», приказала она.
— Зачем?
— Это поможет тебе.
— Я не хочу, — сказал я упрямо, — я не чувствую себя больным.
Ауль поставила кувшин обратно и со злостью направилась к столу. Там она вынула что-то блестящее из мешочка и бросила в вазу.
— Что за камни ты постоянно кладешь в вазы? — спросил я. — Ты это уже очень часто делала. Это специальное удобрение для цветов?
— Это просто красивые камни, — ответила она расстроено, — углерод, не более того.
Сверкание камней быстро поставило меня на ноги. Углерод — алмазы и рубины! Создателям «Квиля»
