мешком, если даже я извлекаю из этого другие выводы.
— И что это за выводы?
— Что наше бессмертие основано на нашем мышлении и исходящем из него логичном действии. Этот процесс происходит во всей Вселенной. Возьмем к примеру, Большого Пса…
— Вы имеете в виду Вальди, таксу?
— Нет, это всего лишь маленькая собака. Я имел в виду созвездие. Мы знаем, что там обращаются планеты. Есть ли на них жизнь? Кто рискнет сказать «невозможно»?
Профессор потер ладони. Он вспотел. Нарушение кровообращения, констатировал я.
Вероятно, он регулярно принимает корвалол и пытается с его помощью устранить действие никотина. Гразме прокашлялся.
— Конечно, господин Вайден, еще много загадок. Время от времени болтать об этом — почему бы нет? Но можно ведь в чем-то и зациклиться. Теперь давайте отложим в сторону эту совещательную комиссию. Если я правильно проинформирован, там был один старик..
— Да, отец Ауль.
— Правильно. Его возраст составляет две тысячи лет, не так ли?
— Относительно, — многозначно возразил я.
— Ага, относительно. Эйнштейн и так далее.
— И так далее.
— Вы знаете известную формулу?
— Е равно МС в квадрате.
— Гм, правильно. Каково расстояние до Юпитера?
— Время отправки сигнала сорок минут.
— Назовите мне число километров.
— Господин профессор, Земля то здесь то там, и Юпитер тоже не стоит на месте. Может быть примерно семьсот семьдесят километров.
— Меркурий?
— Пятьдесят семь целых девяносто одна сотая…
— Из чего состоит атом углеводорода?
У был уже своеобразный метод проверки уровня моего развития. Я уже чуть ли не сказал, что он состоит из птичьего навоза. Атом углеводорода — болтовня утомила меня. Кроме того, здесь я не сдавал экзамен по физике. Я сказал: «Я давно забыл химические соединения, господин профессор, что до меня, он может состоять из белого сыра. Дайте мне семь дней сроку и соответствующий учебник, тогда я прочту Вам доклад о строении элементов».
Наступила тишина, полная ожидания. Профессор прошептал что-то сестре. Я подумал: Сейчас ты допустил ошибку. Сейчас он скажет: Вы симулянт, я передам Вас полиции, пусть они разбираются, где Вас носило полгода…
Но у Гразме было что-то совсем другое на уме. Мои ответы до этого момента были для него, пожалуй, слишком просты и, пожалуй, даже казались слишком логичными и шуточными. Теперь он попробовал подойти ко мне с другой стороны. Дружелюбно улыбаясь он похлопал меня своей рукой курильщика по плечу.
— Я очень доволен, голубчик, превосходно! У нас, наверное, есть и математические способности?
Я удержался от того, чтобы улыбнуться. Я, и с математическими способностями. Но если он того хочет — почему бы нет?
— Математика для меня все, господин профессор. Если Вы прикажете мне, я просчитаю Вам в уме лунное затмение.
— Я так и думал, — сказал он, — давайте-ка сейчас попробуем, мы же ясная голова, не правда ли?
Несколько секунд он изучающе смотрел на меня. Я приготовился к сложной формуле, но он любезно спросил: «Тогда мы можем подсчитать сколько будет трижды четыре?»
Этот преглупый вопрос настолько сбило меня с толку, что поначалу я подумал, что за числами должно было скрываться что-то особенно трудное. Затем я начал делать предположения, к чему клонил хитрец. Вероятно, он говорил себе: Пациент с упрямой настойчивостью заявляет, что был на одном из спутников Юпитера, следовательно, у него должен быть заметный бзик. Так как он, кажется, имеет на словах общее образование, его не встряхнуть вопросами из его области знаний. Но где-то круг должен был замкнуться и раскроется его слабость.
Я подумал над ответом, он прямо-таки вырывался наружу.
— Так мы что, не знаем? — дружелюбно спросил он.
— Я сейчас скажу ответ, господин профессор, — ответил я.
Наверное, было бы лучше, с самого начала вращать глазами и трясти головой, вместо того, чтобы отвечать на его вопросы. Для психиатра человечество в любом случае состояло только из пациентов. Но, в конце концов, всему есть предел. С чего он взял, что может хлопать рукой по моему плечу и обращаться ко мне этим доверительным «мы»? Я наморщил лоб, показал, как напряженно я раздумываю.
— Трудно, не так ли?
— Господин профессор, семь десятых моего мозга еще не использованы, поэтому я не могу сказать сколько будет трижды четыре, — объяснил я и добавил со злобной любезностью: «Мне все же совершенно ясно, что Вы фрейдистский архиболван».
На какое-то мгновение его взгляд омрачился, я ожидал гневного замечания. Но он быстро собрался, по-приятельски похлопал меня по плечу и сказал:
— Превосходно, совершенно замечательно! — Гразме кивнул своему коллеге, затем сказал что-то на латинском сестре.
— Дважды или трижды? — спросила та.
— Трижды, — определил он, и мне: «Это мы вылечим. Нам нужно много покоя и сна — у нас же нет расстройств сна?»
— Я думаю нет. Мы только голодны.
— Пока только легкая пища, — распорядился он. Не говоря больше ни слова, он направился к двери в сопровождении своих коллег и сестры Хильдегард.
— Рача! — крикнул я ему вслед.
Он остановился. «Что, простите?»
— Я сказал рача.
Профессор поразмыслил секунду, затем соглашаясь, кивнул.
— Потом, голубчик, это мы вылечим».
Я был один.
— Ауль, — вздыхал я, — ты не поверишь ни одному моему слову, когда я снова буду с тобой. Ты спросишь: Почему ты так долго молчал? О, звездные небеса, почему такое должно было случиться именно со мной? Никаких свидетелей здесь — и на шестом спутнике тоже…
Я проверил решетки на окнах. Они были крепкими. Сбежать можно было только через коридор, но для этого мне нужна была моя одежда.
Вошла сестра. Она принесла таблетку с чаем, белым хлебом и мармеладом.
— Это что, попытка убийства?» — спросил я и взял таблетку из ее рук. — Я голоден словно медведь после зимней спячки.
Она пообещала принести еще немного белого хлеба.
XXI
Мои хорошие намерения погрязли в джунглях предрассудков и подозрений. Молчаливое перенесение
