– Послушайте, Муби, – сказал Пракаш, – джиу-джитсу не помог вам.
– Учитесь индийской борьбе, дорогой, – добавил Шам. – Предложите это своему полковнику и возьмите меня обучать ваших солдат. Против индийской борьбы не устоит ни бокс, ни джиу-джитсу.
– Однако эта борьба не помогла вашей стране, – нанес Муби ответный удар. И он увидел, что попал в цель. Лица у всех омрачились, побледнели. Шам, который только что был таким веселым и беззаботным, стоял теперь, наклонив голову.
Азра тихо и серьезно сказала:
– Давайте сядем и выпьем чаю, а потом пойдем на берег реки, и там Провиз споет нам.
Все молча сели. Стояла глубокая тишина. Вокруг расстилался необъятный простор долины Отхаль Вари. Чудесная красота природы наполняла душу покоем. Под влиянием этой красоты Муби захотелось забыть все прошлое, забыть обо всем, что тревожило и навевало мрачные мысли… Он забылся и полностью отдался волшебному обаянию этой природы. Исчезло все, что железной паутиной опутывало душу и мысли. Все его существо прониклось очарованием красоты Отхаль Вари, но это очарование не было ни резким и острым, как яд, ни пьянящим, словно вино; это было чистое, радостное, безмятежное чувство. Оно давало новые силы, будило новые светлые мысли… Муби растянулся на земле под манговым деревом, забросив руки за голову и глядя на ряды раскидистых деревьев, огромные и яркие цветы которых, отражаясь в медленном течении реки, сверкали, словно разноцветные электрические огоньки. Тихо журчала река, напоминая мелодичную, чуть слышную песню; трепетали и переливались в ясной воде отражения пестрых цветов… И ему вспомнился танец Азры, вспомнилось, как она, ласково улыбаясь, кружилась в ореоле света. Такая знакомая улыбка!.. И эти рождественские восковые свечи, трепетным пламенем которых была освещ-гна сцена… Он не мог понять, почему лица двух индийских женщин, сидевших тут, рядом с ним, кажутся ему такими близкими и давно знакомыми… Почему вся эта страна будто знакома ему издавна?… Ему казалось, что эти люди связаны с ним кровными узами братства. Эти деревья, эта земля, эта грустная трава, эта река, цепи синих вершин Западных Гхатов на горизонте, которые, словно стройные девушки с кувшинами на голове, спускались в объятия тихой долины, – все казалось ему близким и родным с давних пор… Что это: Отхаль Вари или, может быть, Иерусалим?…
Вблизи над рекой сверкали золотом купол и крест белого храма. Да, все это так знакомо! Этот уединенный храм на берегу реки, этот пламенеющий вечерний закат, отражающийся в водах спокойной реки; эти крестьяне, медленно идущие за плугом на своих полях, разбросанных по берегам реки, – как же все это, знакомое ему уже целые столетия, могло до этих пор казаться чужим и неизвестным? Какая простая и родная сердцу картина: склонившиеся над плугом крестьяне, бесконечный простор, зеленые заросли кустов и деревьев, река, ясное золото зари вдалеке, и этот храм, исполненный святой тишины… О, почему во всей этой картине столько очарования, вдохновенной красоты, – почему, почему?…
Неожиданно Провиз сказал:
– Знаете, Муби, когда я смотрю на этот храм на берегу реки, у меня появляется невольное желание молиться…
– Молиться? Кому? – с насмешкой в голосе спросила Мумтаз.
– Шимми, Шимми! – закричал Муби. – Идите же быстрей сюда, вас восхитит это прекрасное зрелище!
Шам поодаль в кустах собирал полевые цветы. Он принес целую охапку цветов в платке и незаметно высыпал их на головы Мумтаз и Провиза. Схватив руки Мумтаз и Провиза, Муби быстро соединил их и, подражая священнику в храме, торжественно пропел несколько строк из венчального песнопения. Мумтаз быстро отдернула свою руку, и все рассмеялись.
Неподалеку от храма прошли вереницей маратские девушки с медными кувшинами в руках, направляясь к большому колодцу, расположенному около реки. По каменным ступенькам девушки спустились к самой воде. Их яркие одежды мелькали над зеркалом воды, словно разноцветные осколки упавшей с неба радуги…
Пракаш глубоко вздохнул и сказал:
– Когда женщина улыбается, то на каждом цветке начинает сверкать солнце, а родники звенят, словно серебряные колокольчики.
Хамид спокойно возразил:
– Глупости, мой мальчик! Где нет женщин! Все, что ты говоришь, – это лишь пыл твоего мужского воображения.
Азра большими укоризненными глазами взглянула на Хамида.
Девушки, неся на голове полные кувшины воды, пошли к деревне. Туда через долину вилась среди зеленых зарослей оранжевая тропинка. Легкая пыль, поднимаясь из-под босых загорелых ног, кружилась в воздухе. Внезапно звучным вдохновенным голосом Пракаш запел:
– Благодатна долина Отхаль Вари! Повсюду в ней сверкают хрустальные источники, а в земле ее растворен сахар. Поэтому вырастающий на ней сахарный тростник так сладок, а девушки так нежны и цветущи. Пойте песню об Отхаль Вари. Нет деревень прекрасней в нашем краю, чем деревня Отхаль Вари!
Когда Пракаш кончил песню, Муби вскочил и сказал:
– Шимми, если никто не будет возражать, я спрячусь незаметно в тех кустах и сфотографирую девушек.
– Зачем? – строго спросил Шам.
– Друг мой, все, что я вижу тут, так удивительно и так прекрасно! Я бы хотел сохранить это на память о вашей стране.
Шам молча кивнул головой. Быстро приготовив фотоаппарат, Муби осторожно стал пробираться сквозь кусты. Наконец, он снова скрылся из виду. Несколько минут все было тихо. Все смотрели в ту сторону, где исчез Муби. В долине зазвенела песня, это пели девушки, возвращавшиеся с реки. Внезапно из кустов показалась голова Муби. Он громко и отчаянно закричал: «Змея! змея!», – и снова исчез в густых зарослях. Все вскочили и в замешательстве бросились к кустам, закричав растерянно и испуганно: «Змея, змея!» Песня девушек смолкла. Когда все подбежали к Муби, они увидели его сидящим на земле. Лицо его было очень бледным. У ног лежала небольшая змея с раздавленной головой. Прерывающимся голосом Муби сказал:
– Она укусила меня… вот сюда…
На ноге, повыше щиколотки, виднелось небольшое зеленое пятнышко – след укуса змеи.
Шам оторвал ремешок от фотоаппарата и крепко перетянул им ногу Муби повыше колена. Мумтаз отдала Шаму свой платок и дрожащим голосом сказала:
– Лук, к ране нужно приложить лук!
Она бросилась обратно к манговому дереву и лихорадочно стала рыться в вещах, разыскивая лук. Одна из деревенских девушек, стоявших неподалеку, тихо сказала:
– Но ведь это эфа! О горе!..
– Ах, если бы сейчас где-нибудь поблизости была машина! – взволнованно воскликнул Хамид.
– Машина не придет до семи часов вечера, – ответил Пракаш.
– Но ведь это же эфа! Через пять минут уже будет поздно… – сказала другая девушка. Положение Муби становилось отчаянным.
В этот момент одна из девушек, молоденькая и тонкая, как тростинка, нерешительно подошла поближе, сняла кувшин с головы и поставила его на землю. Затем она внимательно начала рассматривать крохотную ядовитую ранку, вокруг которой кожа становилась уже зеленовато-синего оттенка. Прежде чем кто-либо успел сообразить, что происходит, она нагнулась, приложила рот к змеиному укусу и принялась высасывать из ранки яд, выплевывая его на землю. Муби хотел было отдернуть ногу, но девушка крепко держала ее. Он рванулся сильнее. Медный кувшин, стоявший рядом, перевернулся и, подпрыгивая и звеня, покатился по склону. Вскочив с земли, девушка бросилась за ним. Она догнала его у самого берега реки, поймала и, спустившись к воде, обмыла кувшин от приставшего к нему песка. Затем, разыскав среди густой травы какое-то растение, очевидно обладающее известными ей целебными свойствами, она положила ею в рот и начала жевать. Потом в колодце снова наполнила кувшин водой и пошла вверх по тропинке.
– Послушай! – крикнул ей Муби. – Как тебя зовут?
Девушка остановилась, робко поглядела на него и, опустив голову, ничего не ответила. Одна из ее
